Экскурсию по музею вел мистер Браннер. Он ехал впереди в инвалидной коляске, ведя нас через большие галереи, отзывавшиеся на наши шаги гулким эхом, мимо мраморных статуй и застекленных витрин, битком набитых настоящей черно-оранжевой глиняной посудой.

      У меня пронеслась мысль, что всему этому уже две-три тысячи лет.

      Мистер Браннер собрал нас вокруг тринадцатифутовой каменной колонны с большим сфинксом наверху и стал рассказывать, что это был надгробный камень, или стела, на могиле девочки примерно наших лет. Объяснял нам про рисунки, высеченные по бокам надгробия. Я старался слушать, что он говорит, потому что это было любопытно, но вокруг все болтали, и всякий раз, когда я просил их заткнуться, второй сопровождающий нас учитель, миссис Доддз, зло на меня поглядывала.

      Миссис Доддз была какой-то мелкой сошкой, училкой математики из Джорджии, которая даже в пятьдесят носила черную кожаную куртку. Видок у нее был тот еще: казалось, она может загнать «харлей» прямо на крыльцо школы. Она появилась в Йэнси с полгода назад, когда у нашего бывшего математика случился нервный срыв.

      С первого же дня миссис Доддз возлюбила Нэнси Бобофит, а меня считала дьявольским отродьем. Она наставляла на меня свой скрюченный палец и ласково говорила: «Итак, дорогуша», и мне становилось ясно, что еще месяц придется торчать в школе после уроков.

      Как-то раз, когда она до полуночи задавала мне вопросы на засыпку из какого-то старого учебника математики, я сказал Гроуверу, что, по-моему, миссис Доддз – не человек. Он посмотрел на меня абсолютно серьезно и ответил: «Ты совершенно прав».

      Мистер Браннер продолжал рассказывать о греческих надгробиях и памятниках искусства.

      Кончилось тем, что Нэнси Бобофит отпустила какую-то шуточку по поводу голого паренька на стеле, и, повернувшись к ней, я огрызнулся:

      – Может, ты все-таки заткнешься?

      И брякнул это громче, чем рассчитывал.

      Все заржали. Мистер Браннер вынужден был прерваться.

      – У вас какие-то дополнения, мистер Джексон? – спросил он.

      – Нет, сэр, – ответил я, покраснев как помидор.

      – Может быть, вы расскажете нам, что означает это изображение? – спросил он, указывая на один из рисунков.

      Я поглядел на высеченную фигуру и почувствовал прилив облегчения, потому что действительно вспомнил, кто это.

      – Это Кронос, пожирающий своих детей.

      – Да, – сказал мистер Браннер, явно разочарованный. – И делал он это потому…

      – Ну… – Я напряг память. – Кронос был верховным божеством и…

      – Божеством? – переспросил мистер Браннер.

      – Титаном, – поправился я, – и он не доверял своим детям, которые были богами. Хм… ну, Кронос и сожрал их. Но его жена спрятала младенца Зевса, а вместо него дала Кроносу