Слово «фу» употребляется главным образом метафорически – в смысле «помощник». Считаю, однако, что здесь Сунь-цзы прибегает к образному сравнению, и поэтому беру это слово в его первоначальном значении – чека, крепление колеса у телеги. О том, что здесь – сравнение, говорят два следующих слова: «чжоу» и в особенности «си» – «плотный» и «щель». Эти понятия приложимы именно к чеке, креплению, которое может быть пригнано плотно и может разойтись так, что получится щель, промежуток.

Фраза, представляющая большие грамматические трудности. По-видимому, это чувствовали и старые китайские читатели Сунь-цзы, так как в некоторых изданиях слова «государь» (цзюнь) и «армия» (цзюнь) переставлены одно на место другого (ср. Сорай, цит. соч., с. 59). Несомненно, что при такой перестановке понимание этой фразы облегчается, это более привычная грамматическая форма выражения мысли – «таких вещей, в которых в армии проявляется бедствие по вине государя, три». Однако особенность китайской грамматической формы в этом месте не имеет значения: смысл в обоих случаях будет один и тот же.

Сорай дает совершенно иное толкование этой фразе. Он считает, что здесь речь идет о введении в управление армией на равных правах с полководцем «инспектора армии» (цзяньцзюнь), которому поручалось наблюдение за армией и особенно за полководцем. Сорай указывает, что правители часто не доверяли полководцам и опасались всяких неожиданностей с их стороны, почему и назначали особых инспекторов из числа своих приближенных, пользующихся полным доверием. Помимо двоевластия, получающегося в армии вследствие наличия такого инспектора, по мнению Сорая, возникает и тот вред, что такой инспектор, как правило, не знал военного дела и не мог участвовать в руководстве армией. Отсюда и «растерянность в армии» (Сорай, цит. соч., с. 60–61).

Считаю это толкование чрезвычайно искусственным. Насколько оно является притянутым извне, а не основанным на данных текста, свидетельствует тот факт, что Чжан Юй дает совершенно такое же толкование следующей фразе текста, говорящей совсем о другом, сравнительно с этой фразой. Мне кажется, что и с точки зрения чисто лексической, и с точки зрения общего контекста всего данного раздела трактата слова […] следует понимать так, как понимают их Цао-гун и Ду Ю.

Чжан Юй иначе понимает это место. Ему кажется, что Сунь-цзы имел здесь в виду назначение в армию, помимо командующего, еще особого «инспектора армии» (цзяньцзюнь), как это звание стало называться в позднейшие времена. Короче говоря, Чжан Юй понимает это место так же, как Сорай понимает предыдущее. Некоторые основания у него имеются: это наличие слова «жэнь» – «назначение», отправляясь от которого можно прийти при желании и к такому пониманию, тем более что назначение инспекторов, по-видимому, широко практиковалось, особенно в более поздние времена.

Трудно, конечно, с уверенностью утверждать, что Чжан Юй ошибается; слишком кратки и общи формулы Сунь-цзы. Но все же мне кажется, что, если Чжан Юй понял предыдущее положение Сунь-цзы так, как его поняли Цао-гун и Ду Ю, он должен был понять так же, как они, и это положение. Форма, в которую облечены оба положения, абсолютно одинакова, и различие состоит только в том, что в первом положении стоит слово «управление армией», во втором – «назначение в армию». Следовательно, если Чжан Юй первое положение понял как указание на недопустимость управлять армией на тех же началах, как и государством, он должен был принять второе положение как указание на недопустимость производить назначения в армию на тех же началах, как и в государстве. При таком понимании это положение будет логическим развитием того же принципа, который заложен в предыдущем.

Словами «глубины преисподней» и «высота небес» переведены китайские «цзю ди» и «цзю тянь», буквально «девятая земля» и «девятое небо». Само собой разумеется, что эти понятия в определенной области имели конкретное значение, и притом различное в зависимости от сферы приложения. Так, например, по версии, передаваемой Чэнь Хао, выражением […] – «верх девятого неба» – обозначался «день тигра» в третьей луне весны, «день лошади» в третьей луне лета и «день обезьяны» в третью луну осени, а также «день крысы» в третью луну зимы; «низом девятой земли» ([…]) называли «день обезьяны» третьей луны весны, «день крысы» третьей луны лета, «день тигра» третьей луны осени и «день лошади» третьей луны зимы. Есть и другие значения, свидетельствующие о том, что эти выражения играли роль терминов из области циклического счета времени. Однако в общем языке эти слова употреблялись как метафоры. Путь к такому употреблению открывался самым буквальным их значением – «девятая земля» и «девятое небо». Это ассоциировалось с представлениями о девяти кругах подземного мира и о девяти сферах небес. Поскольку же число девять, как это отражено в И-цзине, считалось в определен ной системе пределом числа, понятие «девятая земля» означало «самые глубины преисподней», понятие «девятое небо» – «самая высшая сфера небес». Поэтому я и счел себя вправе в переводе взять именно эти русские выражения, как вполне соответствующие китайским «цзю ди» и «цзю тянь» в их метафорическом применении.