Старая Москва. История былой жизни первопрестольной столицы. Михаил Иванович Пыляев
Читать онлайн книгу.
бумаги – и что Екатерина приказала выдать все свое старое дворцовое белье: скатерти и салфетки.
Позднее была учреждена казенная бумажная мельница в Царском Селе.
Первые ассигнации приготовлялись на белой бумаге, имели вид четырехугольника, по сторонам с внутренними просвечивающимися прописями; вверху: «Любовь к Отечеству», внизу: «Действует в пользу оного», с левой стороны: «Государственная казна» и с правой – достоинство ассигнации прописью, в конце следовали для возбуждения большего доверия подписи: двух сенаторов, советника Правления и директоров Банка, писанные собственноручно пером. Первые ассигнации были в обращении 18 лет.
Легкий способ и неограниченное право выпускать ассигнации, заменяющие наличные деньги, дали повод министру финансов во времена Николая I, графу Е. Ф. Канкрину, назвать их «сладким ядом государства». При Павле I число ассигнаций возросло до 212 млн.; при Александре I в 1810 году сумма их достигала до 577 млн. С 1812 по 1817 год масса всех ассигнаций, обращавшихся в народе простиралась до 836 млн, зато и достоинство их упало на 75 процентов против серебряной монеты.
В течение этого времени народ привык считать серебряную монету в 25 коп., или четвертак, ассигнационным рублем, и серебряная монета в 25 коп. принималась за сто копеек медной монеты. Есть свидетельство, что в Отечественную войну Наполеон, желая подорвать окончательно наш кредит, пустил в ход массу фальшивых ассигнаций; по выходе французов из Москвы крестьяне представляли военному начальству доставшиеся им по разным случаям во время неприятельского нашествия сторублевые ассигнации французского изделия, так искусно подделанные, что даже в Ассигнационном банке приняли их с первого взгляда за настоящие; они отличались от русских только тем, что подпись на них была выгравирована.
Данилевский в своей «Истории 1812 года» говорит о письме Бертье к Наполеону, где последний, между прочим, изъявляет свою горесть о потере «последней своей коляски, в которой были самые тайные бумаги». Данилевский добавляет: «В ней найдено было нами очевидное доказательство плутовства Наполеона: доска для делания фальшивых сторублевых русских ассигнаций».
Известный следователь по раскольничьим делам И. Липранди уверяет, что эти фальшивые ассигнации печатались в Москве на Преображенском кладбище: московские старожилы ему указывали в 1846 году на две комнаты на этом кладбище, в одной из которых стоял станок для делания фальшивых ассигнаций, а в другой жили французские жандармы.
Возвращаемся опять к деятельности московского главнокомандующего, князя Волконского. При возникновении пугачевского бунта императрица деятельно ведет с ним переписку, советуя ему «успокаивать умы жителей древней столицы». Князю Волконскому привелось также быть главным деятелем в суде над самозванцем. В Москве чернь была в таком настроении, что правительство одно время боялось, «чтобы Пугачев не наделал в ней какой ни на есть пакости». Вера в него, как в Петра III, там была очень сильна; в этих-то видах Москва