– Мы все знаем про твой обед с Банни, – сказал Чарльз.

      Я вежливо посмеялся. Это было на следующий день, в воскресенье, ближе к вечеру. С самого утра я пытался читать “Парменида”[24] на греческом. Этот диалог был мне не по зубам, тем более с похмелья, и я сидел над книгой уже так долго, что буквы начали плыть у меня перед глазами – не поддающиеся расшифровке значки, отпечатки птичьих лапок на песке. В бездумном оцепенении я смотрел в окно на скошенные луга, волнами зеленого бархата подступавшие к холмам на горизонте, и вдруг заметил близнецов, легко и неспешно скользивших по лужайке кампуса, как парочка привидений.

      Я высунулся из окна и окликнул их. Они остановились и подняли головы, щурясь от яркого предзакатного солнца и прикрывая глаза ладонями. “Привет!” Их слабые, приглушенные расстоянием голоса донеслись до меня, почти слившись в один. “Спускайся к нам”.

      И вот мы уже бредем втроем по роще за колледжем и дальше, по опушке низкорослого соснового лесочка, протянувшегося к подножию гор.

      В белых теннисных свитерах и теннисных туфлях, с растрепанными светлыми волосами, близнецы еще больше, чем обычно, напоминали ангелов. Я не очень понимал, зачем они позвали меня. В их вежливом обхождении сквозило легкое замешательство; они поглядывали на меня с некоторой опаской, словно бы я приехал из далекой страны с незнакомыми, экзотическими нравами и обычаями и требовалась немалая осторожность, чтобы не испугать или не обидеть меня.

      – Откуда вы знаете про обед?

      – Бан позвонил утром. А Генри рассказал нам еще вчера вечером.

      – Он, наверно, здорово злится.

      Чарльз пожал плечами:

      – На Банни – может быть, а на тебя нет.

      – Они ведь друг друга терпеть не могут, как я понимаю?

      Близнецы изумленно посмотрели на меня.

      – Вообще-то они старые друзья, – сказала Камилла.

      – Я бы даже сказал, близкие друзья, – добавил Чарльз. – Одно время они были, что называется, не разлей вода.

      – По-моему, они частенько ссорятся.

      – Да, бывает, – сказала Камилла, – но это не значит, что они плохо друг к другу относятся. Генри такой серьезный, а Бан такой… э-э, в общем, несерьезный… Наверное, поэтому они прекрасно ладят.

      – Вот именно, – сказал Чарльз. – L’Allegro и II Penseroso[25]. Гармоничный дуэт. Мне кажется, Банни – единственный на свете, кто может рассмешить Генри.

      Резко остановившись, он махнул рукой вдаль:

      – Ходил туда когда-нибудь? Вон там, на холме, есть кладбище.

      Я едва различал его сквозь сосны. Невысокие покосившиеся надгробия, как расшатанные зубы, торчали под такими странными углами, что в них чувствовалось застывшее движение, словно бы какая-то сверхъестественная