Благословение имени. Взыскуя лица Твоего. священник Владимир Зелинский

Читать онлайн книгу.

Благословение имени. Взыскуя лица Твоего - священник Владимир Зелинский


Скачать книгу
той, что вступает в мир, распахивается в младенчестве каждого из нас.

      Тогда я была при Нем художницею

      и была радостью всякий день,

      веселясь пред лицем Его во все время,

      веселясь на земном кругу Его,

      и радость моя была с сынами человеческими

(Прит. 8, 30-31).

      И в нашей жизни есть забытый час веселия Премудрости, и в нем – зерно нашего знания о Боге. Зерно умирает, чтобы принести плод, и этот плод – вера – как рождение в Боге. Она несет в себе пусть стершееся, но веселящееся воспоминание об участии в пире, откуда мы зачем-то ушли. Премудрость, о которой мы не ведаем, предваряет наше существование. Она шепчет о том, что оно началось задолго до нас. Вот почему, едва выйдя из рук Божиих, мы первое время еще храним в себе их жар.

      «В детстве все вещи казались мне одушевленными», – прочел я недавно в воспоминаниях одного православного епископа. Наши первые контакты с миром, которые кристаллизуются в нас, почти сливаясь с нашей личностью, станут определять затем и волю к творчеству. «Во мне – таинственно! – уцелела невинность: первого дня, весь первый день с его восхищением – изумлением – и доверием. Для меня всякий – хорош (а плохой – больной)…», – это из Марины Цветаевой, ее голос узнается сразу.8 Всякая творческая новизна вырастает из сохранившегося в нас изумленного доверия, изначального добро зело. Нетворческих людей не бывает, как не бывает людей без детства, хотя большинству из нас удается отправить его в бессрочную ссылку, прижать его ко дну души до такой степени, что оно не смеет и всхлипнуть. «Я родом из детства», – говорил Сент-Экзюпери, как мог бы сказать всякий. Подобное происхождение вовсе не означает, что мы являемся в «разумную» нашу жизнь из некого умилительного облачка, превратившегося во взрослую слякоть. Это значит, что второй матерью моей стала память, а родиной – праздник творения. И когда-то они привели меня на земной круг, за которым, как за некой завесой, мелькнуло и тотчас отпечаталось во мне лицо Отца.

      Тот праздник (который вовсе не охраняет нас ни от ушибов, ни ран, остающихся на всю жизнь) возвращает нас к памяти о начале, об устроении мира. Те, кому довелось жить в детстве истории, помнили об этом лучше. Гераклит говорит в одном из фрагментов: «Течение мира подобно ребенку, играющему в бабки, это царство ребенка». Художник ищет, как вернуться в это царство, складывая слова, образы, ощущения, словно разгадывая себя самого. «Разве судьба не сгусток нашего детства?» – спрашивает Рильке.9 Для взрослых оно остается местом, куда бездумно хочется убежать («как часто любимого вы обгоняли в беге блаженном неизвестно куда, на простор»10), или землей обетованной, откуда ведет путь к истоку, к первоначалу жизни, которая зачала нас.

      Видишь, я жив. Отчего? Не убывают ни детство,

      Ни грядущее. В сердце моем возникает

      Cверхсчетное бытие.11

      Где хранится оно, то «сверхсчетное бытие» (überzähliges Dasein)?

      Вспоминаю наши беседы с французским поэтом и мыслителем Клодом Виже (на конференции, посвященной


Скачать книгу

<p>8</p>

Из записных книжек и тетрадей // Собр. соч. Том 4. – М., 1994, стр. 612.

<p>9</p>

«Glaubt nicht. Schiksal sei mehr, als das Dichte der Kindheit». Седьмая Дуинская элегия. (Пер. В. Микушевича) // Р.-М. Рильке, Ворпсведе. Огюст Роден. Письма. Стихи. – М., 1971.

<p>10</p>

Седьмая Дуинская элегия // Там же.

<p>11</p>

Девятая Дуинская элегия // Там же.