Я громко сетовал в пустыне:

      «Кто будет близок мне отныне,

      Как были близки сердцу вы?»

      Мне эхо вторило: «Увы!»

      «Как буду жить больной и скучный,

      Томим печалью неотлучной

      И рядом горестных годин?

      Мне эхо вторило: «Один!»

      «Но где укрыться? Мир – могила.

      Мне жизнь бесцельная постыла.

      Где прежний блеск, и шум, и рай?»

      Сказало эхо: «Умирай!»

      Из долгих, долгих наблюдений

      Я вынес горестный урок,

      Что нет завидных назначений

      И нет заманчивых дорог.

      В душе – пустыня, в сердце – холод,

      И нынче скучно, как вчера,

      И мысли давит мне хандра

      Тяжеловесная, как молот!

      Ни развлеченье, ни покой,

      Ни встречи с чернью деловитой,

      Средь шума жизни городской,

      Не служат больше мне защитой:

      Тоска всесильна надо мной!

      Приди, мой гений темнокрылый

      С печальным взором умных глаз;

      Мне по душе твой вид унылый

      И твой таинственный рассказ.

      Ты мог всегда полунамеком

      В прошедшем, тусклом и далеком,

      Немое чувство оживить

      И скорбью сердце уязвить.

      Своим укором ядовитым

      Оцепененье разреши:

      Мне тяжко жить полуразбитым,

      Мне гадок сон моей души!

      Видел я лицо немое

      И потухший взор:

      О блаженстве, о покое

      Пел угрюмый хор.

      К небесам с кадильным дымом

      Несся вопль сердец,

      В отчужденьи нелюдимом.

      Почивал мертвец.

      Весь гирляндами украшен,

      Но не тот, что был!

      Он для тех казался страшен,

      Кто его любил…

      Грудь без теплого дыханья,

      Без лучей глаза:

      Что ему – слова прощанья?

      Что ему – слеза?..

      О, помню я!.. Такие звуки

      Давно не трогали мой слух:

      Живым порывом горькой муки

      В те дни кипел мой юный дух!

      Теснили грудь мою рыданья,

      Я образ друга вызывал:

      Казалось мне, без очертанья

      Он тихо в воздухе витал

      И в душу мне вникал глубоко.

      В церковной мгле, среди лампад,

      Полусмущен, я чуял взгляд

      Его всевидящего ока:

      Он был слезам и скорби рад!

      «Теперь, – я думал, – он измерит

      Всю глубину моей любви

      И чувства тайные мои

      Судом взыскательным поверит!..»

      И – почему, не знаю сам —

      Мой взор тянулся к небесам…

      Но там – ни звука, ни намека

      В ответ на пламенный порыв:

      Таков удел того, кто жив…

      Бессилен гнев, слова упрека

      Безумством были б сочтены!

      С