Недавно в небесной или средиземной империи, которую мы почему-то называем Китаем, вышла книга: «Цын-Киу-тонг, или Три добрые дела духа тьмы». Книгу эту написал один из ученых кандидатов, недавно возведенный в 5-ю, или последнюю, степень мандаринов. Хотя мы привыкли слово мандарин принимать в значении русского слова вельможа, но это большая ошибка. Только первоклассные мандарины, то есть имеющие пять шариков на шапке, могут идти наравне с нашими вельможами; прочие же, начиная с 2-го и до 5-го класса, постепенно переходят в значение наших сенаторов, директоров департаментов, губернаторов и кончаются (?) начальниками отделений и вице-губернаторами (!!). А как в Китае пишут книги не одни ученые, но даже первейшие сановники государства, то оттого там ремесло это и не в таком унижении, как у иных западных народов, где аристократическое общество никогда не решится принять в свой круг писателя; где журналистика в самых грязных руках и где звание литератора самая дурная рекомендация для общественной доверенности и государственной службы, где всякое правительственное полулицо искоса смотрит на всякого автора и при всяком случае старается истребить его, как создание вредное и ничтожное. (Как при этом случае не вспомнить с истинною и благоговейною признательностию, что у нас на святой Руси Державин, Дмитриев, Карамзин и Жуковский[1] чрез литературные свои дарования были взысканы отличными милостями монархов!)

      Одну из удивительнейших редкостей при этой китайской книге составляет еще и то, что автор, при издании ее в свет, не напечатал своего имени. Он только сказал в конце, что «все сие сочинял бывший кандидат пекинского училища, который за самую сию книгу возведен на степень мандарина 5-го разряда»[2]. Скромность ли это, или авторско(и)й расчет, чтоб возбудить любопытство публики, – это составляет тайну сочинителя или литературный обычай небесной империи. У нас, в Европе, редко скрывают свое имя, и под самыми ничтожными статьями видим мы роковые заглавные литеры фамилий, которые, к сожалению, слишком известны в нашей литературе, чтоб нужно было выставлять полные имена, которые составляют иногда грязные пятна для человечества и словесности. Скрывают же в европейской словесности только те имена, которые совестно объявить. У китайцев же совсем другие нравы, обычаи и понятия, к которым нам трудно примениться. У них нет такого множества журналов, нет грязных полемических пиявок, нет бессовестных критик, нет бездушных рецензентов, нет литературных акционеров, нет общества для битья по карманам.

      Жадность к личному прибытку, конечно, общая добродетель всех народов, но по крайней мере она не везде проявляется в наглом, грязном, отвратительном виде. В Китае само правительство исполняет обязанности европейских журналистов. Там верховный литературный суд первоклассных мандаринов решает, хороша ли книга или нет; и если уже она выпущена в свет, то в Китае это значит, что она хороша (;) иначе ее никто и не видал бы.

      Следственно, книга Цын-Киу-тонг признана была хорошею, и автор за свое сочинение был награжден даже следующею гражданскою степенью. Каким образом она недавно попала в руки одному русскому промышленнику, живущему в Кяхте, и верен ли этот перевод: – все это немного загадочно (ч. 1, стр. 9–14){1}.