Тихий стон за спиной. Дима открывает глаза и видит тусклый блеск мертвого телеэкрана. Снова стон. Оказывается, он спал.

      – Ты что, не спишь? – спрашивает он шепотом.

      – Нет, не сплю, – глухо отвечает Катя.

      Дима вскакивает и включает свет. Первое впечатление, что Катя улыбается, но это просто гримаса, зубы стиснуты, лицо сведено.

      – Что с тобой?

      – Спазм в животе. У меня так бывает при высокой температуре. Боль дикая.

      – А что у тебя там?

      – Никто не знает. Врачи ничего не обнаруживают.

      – И что делать?

      – Не знаю… Обычно я вызывала «скорую». Делали укол, и проходило.

      – Ну так давай вызовем.

      – Ты что, совсем на голову плохой? Куда и к кому ты сейчас вызовешь?

      – Да плевать на это!

      – Тебе плевать. А это мой город. Мне сейчас нельзя этого. Нельзя. Иначе все к черту!

      И Диму продрало от отчужденности и злобы в ее взгляде.

      – Успокойся.

      – Ага! Успокойся! Уроды! Легко сказать – успокойся… Это ж надо так залететь! – и она замычала, скрючившись. – Ты мне только выйти отсюда помоги. А на улице я что-нибудь придумаю.

      – Господи, да что тут можно придумать?

      – Ты бы заткнулся, а?

      – Понял-понял. Что за укол тебе делали?

      – Обычный. Но-шпу.

      – Ну так давай я сделаю. Какие проблемы. Сейчас… полпервого, но должна же быть у вас дежурная аптека.

      – На Ленина где-то. В центре.

      Дима натягивал рубашку и свитер.

      – Лежи, я сейчас. Обычный укол? В задницу?

      – Да-да, обычный.

      – Извини, но я карточку возьму, придется в темноте посидеть, иначе я не выйду из гостиницы

      – Да-да, только побыстрее.

      Девушки из ресепшен уточнили: идти направо по улице, три или четыре квартала, это недалеко, можно пешком.

      Хрена тебе, пешком, подумал он, вспоминая стадо таксомоторов перед крыльцом гостиницы.

      Но такси у крыльца не было. Ни одного.

      Дима быстро пошел, потом побежал по дорожке через сквер к перекрестку. Метров пятьдесят, не больше, но он уже подвывал, проклиная собственную тупость – зачем подштанники не надел или хотя бы трусы. Ледяной ветерок превратил джинсы в шуршащий фанерный короб, мороз входил в его тело через пах, который, по ощущению Димы, превращался сейчас в кусок пористого льда. Копцы тебе, Дима! Редкие машины проносились мимо, не обращая внимания на его поднятую руку. Блестел ободранный поземкой и электричеством асфальт. В черном небе над городом бесовским синим