Залетный лейб-улан затеял спор с пиздой,

      Как пахотник взорлил над взрезанной браздой;

      Впряженный хуй стоит, его послушный воле,

      С прилежной силой он легко взрыхляет поле

      И, дерзкий взор подняв, к властителю небес

      Взывает без стыда: «Я твой солдат, Зевес!..

      Такой же вырвигвоздь». – Зевес: «Какого хуя?»

      «Европу точно так когда-нибудь нагну я!»

      Ты в пурпур нег ее облек,

      Ее уста замкнул устами;

      Ты Бог, ты царь, ты, человек,

      Растлил ей разум словесами.

      Не так ли птицы в майский день

      Возносят пение и свисты

      И, парами сбиваясь в тень,

      Живят вертепы каменисты.

      Ты прямо в сердце льешь лучи

      И прохлаждаешь тем от зноя,

      Ревет Флегей, погибла Троя,

      Я вся горю… Молчи, молчи!

      Как тот юнец, манерно-угловатый,

      Твоих колен влюбленный соглядатай,

      (Запретных книг прилежный ученик!)

      В гостиной перед ужином возник,

      Неясными желаньями распятый.

      И вот стоит – не дышит! – за спиной,

      Два языка даны душе одной…

      О, как хотелось вымолвить признанье

      И тут же удержаться от рыданья, —

      Не знает, как вести ему с тобой.

      А что же ты? Уняв мгновенный трепет,

      С улыбкой ты готова слушать лепет;

      Предчувствуя понятную нам дрожь,

      Ты думаешь: зачем он так хорош?

      Хвали Венерин взор, всея земли языки,

      Воспойте же пизду, все малы и велики,

      Что милостью своей любить заставит нас,

      И будет хуй стоять отныне всякий час.