Миша закончил чтение и вздохнул:

      – Тысячи лет люди знают, что нельзя брать чужое, нельзя убивать, завидовать…

      – А все равно – завидуют, крадут, отнимают последнее, – продолжила Ира, Женькина мама.

      – И никакого наказания не боятся. И бывает ли им это наказание? – мудро заметил ее сын.

      – Может быть, Бог от нас устал и все пустил на самотек? И ничего никому не бывает за их зло? – с заметной горечью произнесла обычно молчавшая при чужих Аня.

      И опять, как в начале дня, заблестели в ее глазах слезы.

      – А может быть, бедняку стоило лучше следить за своей овечкой, раз он ее так сильно любил? – раздраженно спросила вдруг Любочка. – Почему бедняки всегда дают себя обокрасть? Может, с ними что-то не то? Может, они ущербные какие-то?

      Люба не выносила, когда мама делалась грустной. От отчаяния и невозможности помочь она немедленно начинала «лезть на рожон», как называл это ее состояние папа Миша.

      – Слушай, Любань, а ты – ума палата, – уважительно восхитился Федор, Женькин отец. – Под таким углом взглянула…

      – А богатые – не ущербные? Так и норовят ухватить чужое, хоть у самих уже из ушей лезет, – тут же возразила его супруга, любившая вступать с мужем в горячую полемику по любому вопросу.

      – Получается – ущербные все, – подвел итог Миша. – То есть все не без греха. Но только тот, кто заведомо сильнее, и отвечает потом по полной программе.

      – А бедняк не ответил по полной, по-твоему? – не унималась Люба.

      Но тут в общий разговор вступил заскуливший немыслимым басом щеночек.

      От звуков его богатырского плача всех присутствующих почему-то разобрал дикий смех.

      – Любань, – добродушно поинтересовался Федор, – как думаешь, может, это не щенок вовсе, а?

      – А кто? – насторожилась Люба.

      – Почем я знаю? Дикая лошадь Пржевальского, например. Вырастет и задаст нам жару. Жеребят нарожает. Будут у нас на лоджиях пастись…

      – Может, и лошадь, пап, а может, корова? – согласился Женька, отправляясь за тряпкой: на полу после прохода «не мышонка, не лягушки, а неведомой зверушки» образовалась более чем солидная лужа. – Зато все нас уважать будут.

      И с этим трудно было поспорить.