Полёт шмеля. Анатолий Курчаткин
Читать онлайн книгу.
улет, нет слов! – тотчас отзывается Гремучина. Оказывается, она тоже имеет право называть его так. – Мы вот с Дунечкой, – кивает она на мою радость, – сидели, слушали – обалденное впечатление, настоящий кайф!
– Настоящий, подтверждаю, – светясь радостью разговора с Райским, подтверждает Евдокия. Если до этих своих слов она так и не чувствовала, то, произнеся их, уверовала, что кайф, и со всею искренностью. Слово – страшная вещь; пусть изреченная мысль – откровенная ложь, но, запечатленная в слове, эта мысль заставляет тебя полагать ее истинной.
– А ты что? Тебе как? – спрашивает меня Райский, и мне становится понятно, для чего он обходит столы. Не столько по долгу хозяина, сколько желая усладить уши похвалой.
– Ты неувядаем, Кеха, – лгу я самым откровенным образом – в надежде, что не буду продан Гремучиной. В Евдокии я не сомневаюсь. Признаться, что не слышал его, было бы равнозначным самоубийству, концом наших отношений. – Такое ощущение, ты все идешь в рост и в рост. Ощущение нового слова. И не только для тебя, а в самом широком смысле. Для всей нашей музыкальной культуры.
Боровцев сидит рядом и молчит, лицо его непроницаемо. Профессионал. Райский, как говорится, – культовая величина, лицо неприкасаемое, и что бы Боровцову иногда ни хотелось подумать о нем, он не позволит себе думать о Райском хотя бы с оттенком негатива.
Сам Райский в ответ на мои слова расцветает.
– Да, Лёнчик, знаешь, ты попал в самую точку. Мне до сих пор хочется нового, нового. Говорю себе: разработаю вот эту жилу, сколько тут еще невыработанного… а начинаю писать – и на: уводит на эксперимент, идешь на разведку боем…
Он делается благостен, в выражении его лица появляется мечтательность. И несколько минут, не умолкая, Райский говорит о своем творчестве. После чего выясняется – он присел к нам не только для того, чтобы послушать похвалы в свой адрес:
– А где Женя? – неожиданно спрашивает он. – Я видел, он тут с вами был.
– Ой! – восклицает Гремучина. – Ну это жена его, знаешь же. Утащила. Больше не хочу! Пойдем! Сейчас же!
Райский меняется в лице.
– Что ты говоришь? – тянет он. – Вот так? Что же ей так у меня не понравилось?
Я спешу опередить Гремучину. Я опасаюсь, она сейчас примется объяснять уход Евгения Евграфовича со всею достоверностью, шило проколет мешок – и правда о моем присутствии в зале, когда хозяин дома выступал, вылезет наружу.
– Оставь, не бери в голову, – говорю я Райскому. – Все ей у тебя так. – Я выделяю «так» голосом. – Просто, судя по всему, Женя, – мне приходится при них назвать его уменьшительным именем, словно и я с ним накоротке, – наступил ей на какую-то ее мозоль. Не рассчитал. Ну и всё.
По лицу Райского видно – у него отлегло от сердца. Но все же он огорчен. Это тоже у него на лице. У него довольно выразительное лицо, не то что у Боровцева.
– Какая жалость! – изо всей силы хлопает он ладонью по столу. – Что за баба!.. – И заворачивает не сказать что трехэтажным, но двухэтажным точно. – Какое у него