Свинг. Инна Александрова
Читать онлайн книгу.
инакомыслие…
Нас выслали, потому что в паспортах деда и отца в графе «национальность» стояло слово «немец».
В нашем с тобой «пятом пункте» написано «русские». Моя мать – твоя бабушка – русская. Русским был и твой отец. Но в паспортах моего отца и деда значилось «немец». В тот момент это было равносильно – фашист, убийца, предатель.
Мы с мамой могли не ехать. Но как жить, предав родных? Эшелон шел дни и ночи. Подолгу стояли на каких-то маленьких станциях. Куда едем – не знали.
Верно, были первые числа октября, когда, проснувшись, увидели большой вокзал, – конечно, не такой, как в Москве, но довольно приличный, первый снег и необозримую степь. Степи не было конца. Только с одной стороны она была загорожена вокзалом, три другие – смыкались с горизонтом.
Город, куда привезли, был бывшей станицей сибирских казаков: завод, три школы, больница, гидрогеологическая станция и городской совет. Северный Казахстан. Геологи искали здесь воду, бурили артезианские скважины.
Щиты плохо укрывали от холода. Теплых вещей было мало. Все тряпки – на мне. Дед и отец – в драповых пальто, мама – в короткой шубейке. Не могли они согреть, когда сутками на ветру. Деда не стало на десятый день. Наверно, воспаление легких: врачей ведь тоже не было.
Не было и работы. Собственно, она была. Шла война, и работы не могло не быть, но мать и отец были врагами, им нельзя было доверить геологию.
Жили мы теперь в клубе – бывшей церкви. Церковь деревянная, без икон, топились две печи. В больших чугунах – их на что-то выменяли – варилась на всех еда. Нас было человек тридцать: из Москвы и Подмосковья.
Маленькой я плохо сходилась с людьми, да и теперь не очень контактна, но капитан Григорьев покорил меня сразу. Высокий, стройный, он не входил, а врывался в нашу церковь, и с его приходом появлялась надежда. Он что-то выяснял, убегал «утрясать», снова появлялся, а однажды – это было дней через пять после смерти деда – повел нас в дом, бывшую почту, где вместе с Земанами нам дали комнату. Земанов было четверо: отец, мать и две девочки – Аля и Тома.
Григорьев дал не только жилье. Он дал работу: теперь отец и мама работали мастерами на гидрогеологической станции, Земан – в горторготделе, Земанша – в детских яслях.
Зиму сорок первого – сорок второго почти не помню: тоска по деду заслонила все. Просыпаясь ночами, долго плакала. Мама укрывала меня, целовала, обещала весной посадить на могиле деда такие же цветы, какие росли у нас в Москве, в палисаднике.
До войны я закончила два класса. Были похвальные листы, был заводной заяц, игравший на барабане, были книжки, купленные дедом на Арбате. Теперь кончался октябрь сорок первого и надо было начинать учиться.
Мы с Алей пошли в один класс – третий «б». Школа – приземистая, одноэтажная – была похожа на барак. Электричества не было, керосиновых ламп не хватало, потому в ход шли склянки из-под лекарств с узким горлышком. Вставив металлическую пробку с дырочкой, протаскивали марлевый фитилек. Он быстро высыхал,