Бриллиантовый крест медвежатника. Евгений Сухов
Читать онлайн книгу.
А какая у них каюта?
– Сейчас узнаем у приват-доцента.
Напольные часы в гостиной пробили половину первого ночи.
– А не поздно ли? – усомнилась Лизавета.
– Поздно, – согласился Савелий. – Но будет совсем поздно, когда, проснувшись завтра утром, мы узнаем, что эта парочка сошла с парохода в Покрове или Собинке.
– Да, ты прав, – согласилась Лиза. – Идем.
Приват-доцент еще не ложился и открыл им сразу. Он, очевидно, тяготился одиночеством и заметно обрадовался поздним визитерам.
– Проходите, проходите, – засуетился он. – У меня есть бутылочка «Шато».
– Нет, благодарствуйте, господин Дорофеев, – отказался от приглашения Савелий. – Мы просто хотели узнать номер каюты маэстро Гарольдини.
– Пожалуйста. Они едут вторым классом в нумере восемнадцатом.
– Спасибо, – тепло глянула на приват-доцента Лизавета. – Вы нам очень помогли.
– Прелесть моя, сладкая моя, – прикрыв глаза, бормотал на чистом русском языке великий и неповторимый.
Он лежал на кровати совершенно голый, а по нему ерзала причинными местами, тихо постанывая, тоже совершенно нагая Карменцита.
– Давай, милая, давай, – жарко прошептал Гарольдини, и Карменцита, оседлав магика и заправив в себя его разбухшую и затверделую плоть, начала настоящую скачку. Человеку юному или неискушенному в любовных утехах могло показаться, ежели, конечно, смотреть не с близкого расстояния, что нагая женщина сидит на лошади, которая то ли танцует, то ли почему-то скачет на месте. Но под рыжей ассистенткой была вовсе не лошадь, а прикрывший веки и запрокинувший в любовном экстазе голову мужчина лет сорока с хвостиком, годов пятнадцать уже как откликающийся на имя Гарольдо Гарольдини. Он придумал его сам после того, как решил завязать с картами. До этого его звали Яцеком, и был он картежным махинатором весьма высокого полета.
Родился Яцек Лабуньский в Замоскворечье, там, где Москва-река делает крутую излучину. Мать его умерла при очередных родах; отец, польский шляхтич, крепко запил и, проснувшись в один прекрасный день после очередного возлияния, обнаружил себя и пятилетнего сына на нарах румянцевской ночлежки в Хитровке. Поскольку отец и сын Лабуньские занимали одни нары, хозяин ночлежки брал с них пятачок, но и сию денежку надо было все же иметь, а денег у Лабуньского-старшего уже вовсе не имелось.
Поначалу отец Яцека зарабатывал тем, что писал за неграмотных хитрованцев разного рода прошения, письма и иные бумаги, хотя и спускал большую часть денег в кабаках, благо в самом доме Румянцева таковых имелось аж два: «Пересыльный» и «Сибирь». Через год такой жизни шляхтич совершенно опустился и работать больше не мог: руки ходили ходуном даже после крепкой опохмелки. Содержание семьи Лабуньских легло на плечи шестилетнего Яцека, прибившегося к артели хитрованцев-попрошаек. Был тогда Яцек тщедушен и мал и своим видом вызывал жалость у посетителей Хитрова рынка, так что подавали ему добрые люди охотнее, чем иным. Случалось, что после того, как он отстегивал установленную часть своих доходов в общий артельный котел, у Яцека оставалось