---

Скачать книгу

---

ядом вместо посоха

      На берег сонных грез идет.

      Внезапно святилище огня,

      Бой молота по мягкому и красному железу, —

      Исчезло все <…>

      Забыто все, и в дыме сладкой думы[36]

      Труд уносился к снам любимым…

      Если я в «Огнивом-сечивом…» сам озаряет дол, возвещает утро нового мира, то курильщик ширы погружается в свой мир наваждений только ночью; утром этот мир рушится:

      В ночную щель блеснет заря —

      Он снова раб, вернувшийся к трудам.

      Таким образом, при общности мотивов «Курильщик ширы» – стихотворение более реалистическое по сравнению с мифологическим «Огнивом-сечивом…».

      Низкий план темы курения разворачивается в более поздних стихах. В руках хлебниковских персонажей тогда оказываются уже не трубка, не кальян, но «советский дым», как в уже обсуждавшемся «Председателе чеки», самокрутки, дешевый табак – все это признаки упадка культуры или вообще непричастности к культуре, разрухи, беспредела и насилия. Сестра поэта Вера Хлебникова вспоминала, как весной-летом 1911 г., когда они жили в Алфёрове, Хлебников «читал отрывки новых вещей» и хранил свои рукописи в сарае: «<…> но это продолжалось не долго: деревенские курильщики проведали о таких несметных бумажных богатствах <…> и однажды ночью был взломан замок и похищен весь мешок с рукописями» [цит. по: Бобков 1987, 18]. Значит, Хлебников не понаслышке знал о тех вандалах, о которых он читал в статье Маяковского «Умер Александр Блок» (1921) и которых он сам портретирует в поэме «Ночной обыск» (1921). С некрологом Маяковского связывают другую поэму Хлебникова, «Председатель чеки» [см.: Арензон, Дуганов 2002, 478]. Маяковский рассказывал: «Помню, в первые дни революции проходил я мимо худой, согнутой солдатской фигуры, греющейся у разложенного перед Зимним костра. Меня окликнули. Это был Блок. Мы дошли до Детского подъезда. Спрашиваю: „Нравится?“ – „Хорошо“, – сказал Блок, а потом прибавил: „У меня в деревне библиотеку сожгли“» [Маяковский 1959, 21]. Хлебников изобразил крупным планом тех, от которых пострадал Блок и которыми он еще раньше любовался в «Двенадцати»:

      – Садись, братва, за пьянку!

      За скатерть-самобранку.

      «Из-под дуба, дуба, дуба!»

      Садись, братва!

      – Курится?

      – Петух!

      – О, боже, боже!

      Дай мне закурить.

      Моя-тоя потухла.

      Погасла мало-мало.

      Седой, не куришь – там на небе?

      – Молчит.

      Себя старик не выдал,

      Не вылез из окопа.

      Запрятан в облака.

      Все равно. Нам водка, море разливанное,

      А богу – облака. Не подеремся.

      Вон бог в углу —

      И на груди другой

      В терну колючем,

      Прикованный к доске, он сделан,

      Вытравлен

      Порохом синим на коже —

      Обычай морей.

      А тот свечою курит…

      Лучше нашей – восковая!

      Да, он в углу глядит

      И курит.

      И наблюдает.

      На самоварную

---

Скачать книгу