Андреевский флаг. Андрей Леонардович Воронов-Оренбургский
Читать онлайн книгу.
обшлага кафтана старое, отполированное временем огниво.
– Вот, братец… Оно не раз выручало и согревало нас в походах с твоим отцом Алексеем Тимофеичем… Надеюсь, согреет и тебя: и в час лютый, и в минуту твоей виктории! Бери и помни! Владей.
Лунев с благодарностью принял огниво – не понарошку, не в сказке прошедшее огонь, воду и медные трубы. Он держал его на крепкой ладони, внимчиво вглядывался в него – простое, избитое, но верное и памятное: кусок стали в засаленном кожаном чехле, служащий для высекания огня и кремня.
…И снова они вкушали гастрономические изыски хлебосольного Ивана Евсеевича; пили за скорое счастье молодых и вновь за царя-батюшку и за победу русского оружия. И вновь молодые, сидевшие друг напротив друга, обменивались влюбленными взглядами на радость себе и чете стариков.
Григорий был от природы веселый и бойкий; жил просто, широко и светло, как это свойственно молодости: любил кутнуть с друзьями, если то позволяли государева служба и средства. Последнее, впрочем, в дворянском поместье Луневых переводу не знало. Григорий по всем статьям был завидный жених: красавец, которому отец оставил в наследство крепкое имение. Но сейчас кровь капитана будоражило не вино. Счастье, радость и без того переполняли его. Глядя на Машеньку, еще более похорошевшую в сиянии свечей, он не мог удержать влюбленной улыбки. На ее упругой розовеющей щечке дрожала не то от смущения, не то от нетерпения неугомонная милая ямочка.
Он перевел взгляд на ее руки: белые, с маленькими, но сильными пальчиками, которые были расцвечены двумя яркими перстеньками: красным и синим. Ее изящное декольте украшала стиснутая корсажем кружевного лифа полуобнаженная высокая девичья грудь, в волнующую теснину которой сбегала на золотой цепочке прозрачная многоцветная алмазная капелька, которая, казалось, в теплом свете янтарных свечей вот-вот должна была высохнуть, не оставив на коже и влажного следа.
Григорий встретился с ней глазами. Бесхитростный взгляд серых с серебристой дымкой глаз говорил: «Ах, Боже мой!.. Когда кончится эта пытка и плен? Когда же оставят нас одних? Ты как?!» – «Я, как и ты, сам задыхаюсь, – ответил сочувствующей улыбкой Лунев. – Ан плетью обуха… сама знаешь… Этикет есть этикет».
…Между тем сам граф, изрядно захмелевший и чувствующий, что теряет свою власть и право на внимание молодых, пошел в последнюю атаку:
– Ну-т, любезный Григорий Лексеич, – он по-отечески похлопал капитана по крепкому плечу, – вижу, подтомились вы от нас с матушкой Евдокией Васильевной… Не спорь, не спорь… вижу, не слепой, и то понятно… И невеста у места, и жених молодец… Эх, молодость! Но прежде чем волю вам дати, еще удели мне, родимый, чуток времечка. Как Бог свят, успеете намиловаться да нашушукаться… Эй, тетери-етери, а ну-к, дайте мужам остаться одним…
– Ваня-а!
– Евдокия!! Не шали… Я ведь тебе не фетюк[31] какой в панталонах, не рохля в парике… Я гвардии отставной полковник войска петровского, гер-рой Азова Панчин!
Размазня, простофиля (