---

Скачать книгу

---

«мирный сон гробов»[1] – конечно, являют собою глубоко проникшее в душу стремление выразить словом и делом музыку, запавшую к нам из бессмертных далей и способную до некоторой степени влиять на музыку, стихийно разлитую вокруг, так что эта последняя по отзывчивости начнет вторить, аккомпанировать музыке из бессмертных далей. Отсюда открывается громадная перспектива в понимании музыкальной телепатии, внушения и т. д.

      Музыка – это действительная, стихийная магия. Музыка доселе была впереди европейского человечества. Быть может, лишь в настоящую минуту оно начинает вплотную подходить к музыке, вбирая в себя ее стихийную, магическую мощь. Способность стихийно влиять, подчинять, зачаровывать несомненно растет. Так будет и впредь. Нижеприведенное стихотворение указывает на степень роста человеческого духа в направлении стихийного магизма:

      Ты горишь высоко над горою,

      Недоступна в своем терему,

      Я примчуся вечерней порою,

      В упоенье мечту обниму.

      Ты, заслышав меня издалека,

      Свой костер разведешь ввечеру.

      Стану, верный велениям рока,

      Постигать огневую игру.

      И когда среди мрака снопами

      Искры станут кружиться в дыму,

      Я умчусь огневыми кругами

      И настигну тебя в терему.

(А. Блок)[2]

      Какое верное словесное отражение магически душевной музыки, присутствием которой обусловлена возможность телепатии и т. д.

      Что же это за веяние? Откуда оно? А вот отрывок Лермонтова:

      Пускай холодною землею

                Засыпан я.

      О, друг! Всегда, везде с тобою

                Душа моя…

      Коснется ль чуждое дыханье

                Твоих ланит —

      Душа моя в немом страданье

                Вся задрожит.

      Случится ль – шепчешь, засыпая,

                Ты о другом;

      Твои слова текут, пылая,

            По мне огнем[3].

      Итак, магизм, способный возмутить того, кто достаточно не наивен, чтобы презрительно отвертываться от «декадентских ломаний», был свойственен Лермонтову? Он только приблизился к нам, стал психологически доступнее. Ясно – что-то движется, что-то медленно вползает в нашу душу, бросая нас в огонь и в холод, убивая лучших из нас, взывая в тишине к современным Заратустрам: «„О, Заратустра, кому надлежит двигать горы, тот передвигает и низины… Самое унизительное в тебе: ты имеешь силу и не хочешь властвовать“… – „У меня недостает львиного голоса для повелений“. Тогда опять со мной заговорили как бы шепотом: „Самые тихие слова и производят бурю… О, Заратустра, ты пойдешь как тень того, что должно прийти, так ты будешь повелевать и, повелевая, предшествовать“…» (Ницше)[4]. И вот мы все, как тень того, что должно прийти, отправились в духовное странствие, прислушиваясь в душе своей к новым, быть может никогда не бывшим звучаниям.

* * *

      Если всякая глубокая музыка, так или иначе воплощаемая, в основе своей матична, то далеко не всякая теургична. Теургия с этой точки зрения является как бы белой магией. Если говорится пророкам, ходящим пред Господом: «Утешайте, утешайте народ мой»[5], то, наоборот, к магам, владеющим тайной составления «не ежедневных сочетаний» повседневных слов, но не обращенным ко Господу, относится грозное: «Терафимы говорят пустое и вещуны видят ложное…»[6], т. е. умение магически управлять стихиями посредством звучаний души не во славу Божию – грех и ужас. И Лермонтов, в душе которого шевелились волны магизма, всегда оканчивал свои огневые прозрения безнадежным аккордом:

      И видел я, как руки костяные

      Моих друзей сдавили – их не стало…

      …………

      Ломая руки и глотая слезы,

      Я на Творца роптал, боясь молиться[7].

      После проникновенных строк:

      Кто скажет мне, что звук ее речей

      Не отголосок рая? Что душа

      Не смотрит из живых ее очей,

      Когда на них смотрю я, чуть дыша?

      Вдруг:

      Пусть я кого-нибудь люблю:

      Любовь не красит жизнь мою,

      Она, как чумное пятно

      На сердце, жжет – хотя темно[8].

      Хотя эти строки писаны еще юношей, однако до конца своей жизни Лермонтов остался неизменным… «И скучно и грустно, и некому руку подать» – после таких глубин любви, которые могли бы осветить жизнь немеркнущим светом… Что за странное желание у Лермонтова, когда он говорит: «О, пусть холодность мне твой взор укажет, пусть он убьет надежды и мечты, и

---

Скачать книгу