– Вот, брат Мореход, никого-то мы и не заинтересовали,– сказал Данил, когда они уже лежали в постелях.

      – Утром видно будет,– кормчий покосился на дверной засов.

      Засов был солидный.

      Впрочем, и ночью ни их, ни засов никто не потревожил.

      Утром северяне позавтракали (за счет заведения), получили своих пардов, накормленных и вычищенных, и беспрепятственно покинули город, не забыв, впрочем, перед воротами надеть монашеские плащи. Оба полагали, что дела обстоят неплохо. Если не считать зарядившего с самого утра дождя.

      В то утро, когда северяне покинули Ширип, Брат-Хранитель Дорманож выехал из ворот Риганского обиталища. Выехал не один – с четырнадцатью верховыми воинствующими монахами и тремя полусотнями солдат-пехотинцев. Подготовить их к походу в столь короткий срок – настоящий подвиг. Но не меньший подвиг – за четыре дня добраться до Кариомера. Впрочем, пойдут налегке – для поклажи Дорманож выпросил у Отца-Настоятеля три собачьи упряжки.

      До полудня шли бодро, потом поскучнее. Но ничего. Если Братство поднимает человека из навоза, дает ему в руки копье и делает сторожевым псом, он должен в поте лица своего отрабатывать долг перед Наисвятейшим.

      Дорманож развернул парда и проехался от начала к хвосту колонны. Моросящий дождик сеткой висел в воздухе. Солдатские сапоги скользили по подмокшей глине. Если так пойдет дальше, дорогу развезет и Дорманожу придется оставить пехоту и ехать вперед с одними всадниками.

      Брат-Хранитель приглядывался к солдатам: не хромает ли кто, натерши ноги? Если обнаружится такой – будет примерно наказан. И сам, и десятник. Ибо тело солдата есть имущество Святого Братства, и кто с небрежением к нему относится – преступник.

      Дорманож двинулся к голове колонны, миновал повозки. Его пард презрительно фыркнул. Известно, парды почему-то недолюбливают упряжных псов. Хотя и не трогают. А вот упряжные на пардов вовсе внимания не обращают, хотя иные тяжеловозы – покрупнее среднего парда. Дорманож слыхал: бур-чаданну, у которых пардов маловато, пытались использовать упряжных под седло, да ничего не вышло. Даже боевые псы туповаты, а уж упряжные и вовсе ничего не соображают. Не умнее волов.

      Воинствующие монахи ехали впереди. Болтали весело и громко. И не о Величайшем, как полагалось бы, а о вещах безусловно низких.

      Измельчали ныне святые братья, подумал Дорманож. Не телом – разумом измельчали. Может, еще и от того, что для рождения их подбирают Отцы-Покровители женщин, что более блещут красой тела, а не силой ума? Но есть и исключения, хвала Величайшему! Например, брат Хар. Мужественный юноша. Нелегко ему в седле с такой раной, однако ж в повозку не просится. Демоны разорви этих урнгриа. Вовсе перестали торговать с Хуридой, и чудодейственная смола теперь достается разве Отцам-Управителям. А на что она им, по пять лет за меч не бравшимся? Конечно, у Дорманожа есть небольшой запас. Но не так много, чтобы тратить его на других.

      Мильный