«"Атаману шайки по очистке чужих садов Михаилу Квакину". Это мне, – громко объяснил Квакин. – С полным титулом, по всей форме. – "…И его, – продолжал он читать, – гнуснопрославленному помощнику Петру Пятакову, иначе именуемому просто Фигурой…" Это тебе, – с удовлетворением объяснил Квакин Фигуре. – Эк они завернули: "гнуснопрославленный"! Это уж что-то очень по-благородному, могли бы дурака назвать и попроще».

      И вдруг спрашивает у своего сподвижника:

      «Слушай, это ты в сад лазил, где живет девчонка, у которой отца убили?

      – Ну, я.

      – Так вот, – с досадой пробормотал Квакин. – Мне, конечно, на Тимкины знаки наплевать, и Тимку я всегда бить буду…

      – Хорошо, – согласился Фигура. – А что ты мне пальцем на чертей тычешь?

      – А то, – скривив губы, ответил ему Квакин, – что ты мне хоть и друг, Фигура, но никак на человека не похож ты, а скорей вот на этого толстого и поганого черта».

      Это – отношение Пугачева к своим соратникам и, в противовес им, – к благородному Гриневу: «Ребята мои умничают. Они воры. …Мои пьяницы не пощадили бы бедную девушку».

      Тимур попадает в опалу – взрослые его несправедливо причисляют к банде (как царская власть – Гринева), считают вором. Ольга говорит:

      «У тебя на шее пионерский галстук, но ты просто… негодяй.

      Тимур был бледен.

      – Это неправда, – сказал он. – Вы ничего не знаете».

      Сочувствующий читатель-современник просто не мог не думать при чтении повести про свежие в памяти расстрелы на Лубянке тех, кого еще недавно называли самыми преданными делу революции…

      За разговором Тимура с Квакиным – тени героев Пушкина, законнопослушного сына империи Гринева и вольного атамана Пугачева.

      «Ну что, комиссар? – спросил Квакин. – Вот и тебе, я вижу, бывает невесело?

      – Да, атаман, – медленно поднимая глаза, ответил Тимур. – Мне сейчас тяжело, мне невесело.

      – …Гордый, – тихо сказал Квакин. – Хочет плакать, а молчит».

      Все происходит всерьез, и так и выглядит: «Пленников втолкнули внутрь маленькой часовни с наглухо закрытыми ставнями. Обе двери за ними закрыли, задвинули засов и забили деревянным клином. <…>

      – Как оно теперь: по-нашему или по-вашему выйдет?

      И из-за двери глухо, едва слышно донеслось:

      – Нет, бродяги, теперь по-вашему уже никогда и ничего не выйдет».

      Слышен отзвук знакомого с детства: «Присягай – сказал ему Пугачев – "государю Петру Федоровичу!" – Ты нам не государь, – отвечал Иван Игнатьевич, повторяя слова своего капитана. – Ты, дядюшка, вор и самозванец!»

      9

      Гайдар писал свою повесть в конце 30-х годов, когда жестокая советская власть призывала тысячами плакатов быть бдительными и не доверять никому. Она учила ужасному – твой отец, мать, брат, друг может оказаться врагом! И если