“Почесаловцы спали”… – заканчивал я некогда первую часть своей правдивой летописи. И проснулись они однажды – от голода. И, поднявшись, вышли на берег лужи в рассуждении: чего бы такого поесть?

      А очень кстати вернулся в это время из заморских краев один образованный (он у них один такой и был). Приехал, встал на родном крылечке, прокашлялся и начал нездешние слова говорить, про экономику.

      А с экономикой в Почесалове сложилось при коммунистах очень благополучно: выплавка чугуна стояла по обочинам лужи такая, что мир дуба давал! Пшеницу же почесаловцы, по местной традиции, растили в Канаде силами самих канадцев.

      В этот волшебный пейзаж и явился образованный со своим нездешним словарем: какой-то Гоббс, да чикагская школа, да Фридман с фон Хайеком. Почесаловцы хотели было его линчевать за такие слова, но голод не тетка: поскребли в затылках и решили испробовать чикагской школы – чем черт не шутит? Прибор для линчевания, однако ж, перед ученым кабинетом оставили, чтобы помнил себя приезжий.

      Но тот, прибора не убоявшись, впал в полную ересь, обнулил матушку историю и поделил лужу с окрестностями промеж населения – по Хайеку выходило, что от частной почесаловской инициативы зловонная гадина сама собою исчерпается. Полную приватизацию объявил, злодей, до последней пичужки! Выписал всем по бумажке с печатью – и дал отмашку на рыночные отношения.

      Тут почесаловцы разделились довольно неравномерно на шустрых и обиженных. Человек пять-шесть с криком “кто первый встал, того и тапки!” мигом прибрали к рукам весь пейзаж, остальные так и остались стоять с раскрытой варежкой и бумажкой в похмельных пальцах, пока не стемнело.

      Когда над Почесаловом снова взошло солнце и осветило ситуацию, выяснилась прекрасная вещь, а именно: мрачное коммунистическое время кончилось навсегда! В ларьках по периметру лужи засверкала еда, да не жрачка какая ни попадя, а настоящий продукт! Сервелат финский, лосось норвежский, коньяк французский. Обувь появилась итальянская, машины германские, счета швейцарские, а главное – у всего этого появились наконец законные владельцы!

      Правда, почему-то все те же самые: из партактива и комсомольской организации.

      Остальным почесаловцам на память о жизни осталось по бумажке с печатью плюс, в коллективное пользование, лужа и полное демократическое право сидеть возле нее ровно и сопеть в две дырочки.

      – Э! – неуверенно сказали почесаловцы, очнувшись. – А в рыло?

      Но никто их не услышал, кроме ментов, заранее поставленных охранять плоды реформ от незрелого населения.

      Тут-то