Фатум. Том второй. Кровь на шпорах. Андрей Леонардович Воронов-Оренбургский
Читать онлайн книгу.
Заткнись, щенок! Думай, что несешь! − капитан вцепился пальцами в простынь. Черная вздувшаяся вена кроила красный лоб.− Значит, ты решил по-плохому, брат?..
− Клянусь молоком матери Иисуса, если мадридец уйдет от меня, я сдеру свои эполеты и принародно сломаю клинок.
− Не-ет! Ты не сделаешь этого, брат,− хватаясь за рану, взорвался Луис.− Он мой! Мой!
Но Сальварес уже шагнул за порог, на свет, засиявший на его эполетах расплавленным серебром.
Луис уткнулся в подушку и застонал:
− Мадонна! Неужели от душевной муки так же падают, как и под ношей?
«Отец! Тереза! Сестра! Брат!»
Он рыдал: петля Фатума настигла его. Окольцевала шею и так затянулась, что нечем стало дышать.
Глава 15
Шел восьмой день пути. Шесть из них путники, подобно крошечному ручейку, влившемуся в полноводную реку, делили с пехотой роялистской армии. Они примкнули к стальной колонне, не доезжая Пачуки. Ныне Пачука осталась позади, как остались позади те, кто скончался от ран, кто наскоро был предан земле под скупую барабанную дробь и воркование полкового пресвитера.
Гренадерский полк под началом сеньора Бертрана де Саес де Ликожа, разгромив повстанческие орды на Юге и потеряв чуть ли не три четверти «красных кистей» лучшего первого батальона, стаптывал теперь каблуки сапог, следуя на Север, в местечко Сан-Педро-де-ла-Колоньяс, по приказу герцога Кальехи для воссоединения с главными силами.
Дорога вилась между красно-коричневых валунов. Стоял зной. Не зной, а настоящее адово пекло. Небо и земля дышали испепеляющим жаром. Всё притихло и студенисто колыхалось в плавящемся воздухе, забилось в гнезда и глубокие щели; ни щебета птиц, ни вечной трескотни цикад. Огненное светило было столь велико, космато и пугающе низко, что, казалось, вот-вот вспыхнет земля, возьмутся огнем скалы и превратятся в золу и пепел. Дорогу сотрясал разнобойный топот ног, изнуряющий скрип армейских фур, дробящих жерновами колес гальку, хриплые крики офицеров и тысячегрудое, надорванное, будто простреленное, дыхание измученных гренадеров.
Диего приоткрыл глаза, в карете было душно, как в турецкой бане; он настежь распахнул окно − полуденный зной ввалился в салон. Майор отхлебнул из фляги: вода превратилась в противное теплое пойло. Выглянул в окно: глаза ослепил белоогненный блеск солнца на каждой кирасе, на каждом штыке, пуговице, бляхе ремня, кокарде.
Дон сурово молчал, глядя на это тяжелое и большое движение людей, перетянутых солдатским ремнем Великой Испании. «Кто они? Чьи дети? Зачем упрямо идут на Север, объевшись страданиями и страхом смерти?»
Диего пристально посмотрел на молодое безусое лицо солдата, идущего рядом с его экипажем. Бронзово-медное от загара, оно не могло скрыть бледности. Должно быть, он крепко хлебнул под Бальсасом или Куэрнавакой, что так и не смог оправиться… Согнутая рука, судорожно державшая потрескавшийся ремень ружья, казалась от напряжения деревянной. Губы дергались всякий раз, когда он наступал на левую ногу. Майор вытащил платок и вытер мокрое лицо, перекатывая сигару в пальцах, вздохнул: такого опаленного страхом