В понедельник Тата допоздна просидела на работе, демонстрируя Павлу Петровичу служебное рвение. Макс сказал, что тоже приедет поздно, и поэтому она не спешила.

      Сочинение по рассказу Чехова «Студент» так и осталось ненаписанным, и Тёме вкатили двойку. Тюпа после субботнего шоколада весь покрылся красными пятнами, ныл, скулил и чесался. Бабушка по телефону устроила ей головомойку на предмет собак, крадущих золото и бриллианты.

      Таких собак, по мнению бабушки, нужно отправлять на живодерню.

      И муж приедет только к ночи!

      Чем не жизнь?..

      Тем не менее, когда она подъехала к дому, оказалось, что его машина уже стоит, и обрадованная Тата побежала к дому.

      Странно, но Ляля не выскочила на веранду, чтобы выразить обычное ликование по поводу ее приезда.

      Когда Тата тихонько вошла в дом, оказалось, что все они, Максим, Тёма, Тюпа и Ляля, почему-то стоят посредине гостиной и смотрят куда-то вверх.

      Тата подошла и тоже стала смотреть.

      Они смотрели на люстру, которая низвергалась с высоты второго этажа, лилась, как хрустальный водопад, и огоньки дрожали внутри нее и брызгали на стены волшебным светом.

      А может, и не брызгали, просто у Таты глаза отчего-то налились слезами.

      Она взяла мужа за руку, и он оглянулся.

      – Макс, – тихонько спросила Тата, – где ты ее взял?!

      – Купил.

      – Она же уже была продана!

      Он пожал плечами.

      – Не бывает ничего невозможного, – сказал он. – Особенно на пасхальной неделе!..

      И весь мир в придачу

      Она любила его, а он, ясное дело, любил родину.

      Такое бывает, и даже довольно часто.

      Кроме родины, Глеб любил еще свою карьеру – истово и с огоньком занимался ею, оглаживал и похлопывал со всех сторон, как норовистую лошадь. Карьера гарцевала, помахивала гривой, хорошо кушала, нагуливала бока, отливала глянцем и росла не по дням, а по часам, грех жаловаться.

      Еще он любил музыку – джаз, разумеется, – и маму, которая издалека руководила своим мальчиком во всех вопросах, включая любовь, карьеру и джаз.

      А Груня любила его с самого первого курса – скоро десятилетний юбилей грянет.

      Полная бесперспективность подобного рода любви очевидна всем – но всегда почему-то становится очевидной годам к сорока. Ну, уж точно после тридцати.