Юный охотник, хлопоты великаноедки, лакомства существа "Мнений" и нянь из пуха.

       Много неестественного и опасного видывал Вешь, сколько гнусного и неприятного изловил, ни сотню раз препятствовал зловещему, тому, что извергали ужасающие фантазии могучих чудищ мистиков и трусливых ведающих знаниями, а именно как живое и плодоизвергающее нечто так и пыталось наводнить сооружение, где он с остальными проживал, крепость, ту жилую постройку своим всенечистотным детищем. Создание это в жиже только и плодится, а если что-то и выбирается из тех смесей, некоторых оно отчего-то прячет под собою, то стремится либо к Кове, от которой подобное отваживают орудиями те же жильцы, либо к механическому айсбергу, где подобные верзилы и страсть прочая попросту враждуют, поедают друг друга, и всячески злобят сии воды "Сверхъвизитов", так их называют в самой Кове. Мальчишка даже не пытался понять отчего именно тут семейство его остановилось, поселилось, задержалось, да и чем является месиво под помостом, на коем постаивает его удачное домишко, лишь ходит в далекий маленький лес и там охотится на естественных, привычных его промыслу зверей, а так же собирает ягоды и орехи, они так же вполне сносные его вкусам и привычкам.

       Из-за непостижимого в середине вод, из центра вылезать стал костяной полуберег, да высоких уливов берегов, крепость отчалила от тех, мальчику целых две недели пришлось воздержаться от привычек и не охотиться, оттого тот только высматривал как костяную жуть заселяют подобия людей и монстров, хотя то были не они, это его не пугало, но все же настораживало, лишь когда воды спали, сперва правда отчего-то забурлили, тот на своей самодельной лодке отчалил, а затем затащив лодку на берег, с камнеметом двинулся в заманчивую даль. Тот двинулся через старый тихий пустырь, на коем вдруг начали чрезвычайно непонятные овощи произрастать, а тропа словно была из чьей-то шерсти, но не удивившись, лишь продолжил передвигаться куда-то вперед, многое его не удивляло, ведь две недели тут отсутствовал, а чуждое за день проявиться может, собственно поэтому и не привыкал к чему-либо надолго, а к смерти вовсе относился как к подделки жизни, последнюю кстати считал иллюзией, где душу отвлекают, да за ее счет мудреют наставники извне, ох да, еще одно, на инстинкты он никогда не полагался, да и нет у него их, тот как-то упал в жижу сию, и ныне без них прозябает. Дойдя до известной ему глуши, тот замер, лес ведь курчавым стал, все деревья изогнулись, а стоял перед Вешем на чьем-то