То ли зелень тоски, то ли звезды в траве,

      То ли гонят по рельсам трамваи…

      Ветер пьяным опричником ломится в дверь,

      Выдувая судьбу, выдувая.

      Вымывает судьбу неизбывным дождем,

      Сердце в трещинах, взгляд оловянный.

      Кто же в том виноват, что ты русским рожден,

      И что трезвый ты хуже, чем пьяный?

      А ты терзаешь себя, накликая беду,

      Сочиняешь дурацкие сказки,

      И брюзжишь, и клинически-русскую дурь

      Принимаешь за страсти по Кафке.

      То в туман, то в загул, словно мошка на свет,

      Планов нет, направление любое.

      Тривиальную похоть да хлам в голове

      Горделиво считаешь любовью.

      То ли черная желчь, то ли боль – все одно,

      То ли смерть, то ли дьявол с рогами…

      Полночь пьяным кошмаром струится в окно,

      Выжигая сердца, выжигая.

      А глаза в потолок, почерневший от мух,

      А тоска – по живому кинжалом…

      В распоследней дыре догнивающий дух

      Принимаешь за гибель державы.

      А ту блажь, что тебя до сумы довела,

      Несусветную – носишь, как знамя.

      И очнешься пред богом, в чем мать родила,

      Ни черта в этой жизни не зная.

      То ли зелень тоски, то ли звезды в траве,

      То ли горло забито слезами…

      Полночь пьяным опричником ломится в дверь,

      Выгрызая глаза, выгрызая.

      Вот снова: не верь, не желай, не надейся,

      Болит голова… от чего я бегу?

      Зачем я брожу в заколдованном детстве,

      И выход ищу, и найти не могу?

      И сколько мне лет? Может, сто. Может, двести.

      Навеки затих шум людских голосов.

      И, может быть, там, у калитки из детства

      Давно стережет меня эта, с косой…

      Глазеют с ограды орлы и химеры,

      Бурьян на тропинке и мох на стене,

      И взрослые лица, чудовищно серы,

      Сквозь щели в заборе мерещатся мне.

      И ты уже с ними – не видишь, не слышишь,

      И я докричаться к тебе не могу…

      В светелке царевны летучие мыши,

      А в домике гномов крысиный разгул.

      Дракон улетел. Все замки проржавели,

      Сокровище взять не составит труда.

      Зачем оно мне? Я в спасенье не верю.

      Ни шагу из детства! Мне страшно туда.

      Там белое все. Там все смыли и смяли.

      Стерильная сушь перевязанных вен,

      И врач… не хватает какой-то детали…

      Да, верно. Нет свастики на рукаве.

      Снова лето, снова осень, снова,

      Но по-прежнему закрыты небеса,

      И нету к ним ключа.

      Ни пламени, ни света неземного,

      А ты стоишь при жизни на часах,

      Глаза твои молчат.

      В груди, в самой крови, под сердцем

      – или где-то там —

      живет раскол,

      И там – начало мятежа.

      Когда без ропота ступаешь по земле,

      И на вопросы отвечаешь «нет проблем»,

      А сердце бьет: пожар. Пожар. Пожар…

      Все новые возможности давно

      Разменяны на старые долги,

      Чернее ночи утро,

      И опять

      По всем семи кругам.

      Покоя – ни во сне, ни в выходной.

      Час пробил – ничего не решено,

      И некогда – с минуты на минуту

      Последний рейс на Зурбаган.

      Как спеть о том, что среди дня, в запале,

      Отверженный, ступаешь за порог,

      Как спеть о том, что лошади упали

      В начале неизъезженных дорог,

      А ты встаешь – и снова, будто вечен,

      Плетешься по колено в борозде…

      Как спеть о том, что снова ночь на плечи,

      И что еще один потерян день?

      Я – собственный бессменный программист,

      Я мысли оставляю за дверьми,

      Бессонный страж дневных проблем,

      Но что-то там, внутри, кричит: «Зачем?

      Очнись! Каким ты молишься богам!

      Вот-вот последний