Юноша шел вдоль улицы, названной в честь Чайковского. Он брел тропою гения, безудержно размышляя на романтическую тему своей жизни – «Почему она не услышала меня? Не распознала всю гениальность моих творений?» – спрашивал он у вселенной и тут же отвечал самому себе. – «Должно быть, потому что я плохо играл. Должно быть мне необходимо умереть, утонуть в крови под её глухонемым балконом, погибнуть от невозможной творческой усталости в юных летах, переломиться, как измученная облезлая кисть в дланях Небесного Художника, дабы она заметила меня, и наконец полюбила меня. – затем он горделиво вопрошал у Творца – «Неужели только мертвый гений заслуживает внимания? Неужели для того чтобы вразумить человечество, Богу нужно умереть?».

      Мирослав печально ступал, двигая усталыми ногами, словно старея с каждым пройденным шагом. На пути своём он видел многих встречных миловидных девушек, и, созерцая их красоту, думал о них пространно и драматично: – «Девы, вы определенно ангелы, ибо вам чуждо всё человеческое, либо вы люди и потому вы чуждаетесь всего ангельского». – всю свою романтическую жизнь Мирослав грезил сей философской мыслью и всё никак не мог разгадать эту божественную непостижимую тайну.

      Неужели сей мученическое бремя уготовано для него, для гения, неужели так предопределено судьбой ради возвышения посредством унижения? Так оно и есть, ибо гениальность есть нищета, пустота, которую творец наполняет праведным светом истины.

      Новелла ночи

      «Божественный поэт в зрелых летах