– Да, – говорила мама. – Да! Мой муж и отец моих девочек немец по национальности и чешский коммунист. Он родился и вырос в Судетской области – это западная часть Чехии, населенная немцами. Мы с ним встретились в Москве еще в 1931 году, когда он работал для Коминтерна, а я училась в Медицинском. Он сейчас в армии и работает на радиостанции «Свободная Германия», у него два боевых ордена и два ранения. Он всегда на передовой! И я не позволю! Я этого так не оставлю!

      …Кончилось это тем, что Мишку на педсовете отчислили за неинтернациональное поведение. На педсовете он молчал, а его мать прижималал к глазам платок. Выходя из школы внешне тихий Мишка вдруг заорал:

      – Я эту фашистку зарежу! Убью!

      В самый первый раз Эрика увидела его сразу. А он еще её не видел. Мишкина маленькая (а в классе такой здоровила!) фигурка маячила на противоположной стороне улицы. И хотя стекло в тамбуре было грязное, его было невозможно не узнать. Он стоял и смотрел на двери школы – куда же еще! Не на небо же! Странно, но она почувствовала его присутствие ещё в гардеробе. Какое-то странное беспокойство тогда овладело ею. Предчувствие чего-то неприятного пронзило её. Они вышли, как всегда, ватагой, как всегда создавая нарочно заторы в двойном тамбуре выхода. А как вышли, стали сразу же кутаться в свои пальтишки и курточки. А Галюха – она почему-то запомнила – никак не могла натянуть варежку… И тут все сразу увидели Мишку, медленно пересекающего запорошенную свежим снежком улицу и уже был на середине. До дверей, где они стояли, было уже всего метров пять и тут он выдернул из кармана ватника – а ватник был расстегнут и под ним была только тельняшка, предмет зависти мальчишек всей школы – сверкающеё тонкое трехугольное лезвие, всаженное в деревянную рукоятку. Девочки завизжали и бросились обратно к дверям. Эрика беспомощно оглянулась. Она осталась одна. Из-за застекленных дверей на неё смотрели расплющенные физиономии подружек с расширенными от ужаса глазами. Мишка оскалил зубы, что-то прошипел. Эрика почувствовала, как между лопаток побежапа холодная струйка пота. В животе стало жарко, а потом холодно. Но как Галюха втащила её в школу в памяти не осталось. Она только помнила, что она думала о том, что если нож тонкий и хорошо заточенный, то когда он воткнется ей в живот то больно не будет, как не было больно, когда она напоролась прошлым летом на острый и длинный гвоздь. Боль пришла потом и нога долго гноилась.