Но нет байданы28 на нем, бахтерца29, брони,

      Ни лат, ни литых доспехов, ни на лице

      Забрала, ни шелома30, или в шуйце31 щита -

      В одной везет руке взъерошенную ветку,

      Сорванную со священной пушистой ели,

      Той, что и в обнаженных озябших лесах,

      Среди злобной зимы, занозиста и зелена,

      И сверкает свирепая в деснице его секира,

      Беспощадный бердыш боевой, да с багром,

      Чтобы скоком стянуть из седла сарацина.

      Что секач той гизармы32 станет в сажень,

      На ратовище33 насажено железное жало,

      Заостренное, сыплет златым и зеленым,

      Лихое лезвие любовно заточено до лоска,

      Вольящатое34 аж само впивается в воздух.

      Мощною дланью держит дубовую рукоять,

      Она окована железом и отливает в зелень,

      Топорище тисненной перевито тесьмой,

      Оплеткой до обуха обернувшей его алебарду.

      У навершия она прочно прихвачена петлей,

      Пята протазана35 вставлена в плотный чехол,

      На зеленом чехле тонкая червонная чеканка

      И затейливы сценки засад, и в засеках сугоней.36

      С оружием этим, и лапой еловой в охапку,

      Всадник въезжает в высокую тронную залу,

      И не трогая никого и ни о чем не тревожась,

      Без поклона, привета, или приличных речей,

      Становит коня и цедит сквозь зубы: «Скажите,

      Кто у вас верховод над разгульной ватагою? Я бы

      Рад-радешенек был поглядеть, да решить кой-чего

      По уму…»

      Он обводит за рядом ряд,

      Знать, надобно знать ему,

      Кому тут князья кадят,

      Кто хозяин в красном дому.