Волк и́з лесу в деревню забежал,

              Не в гости, но живот[1] спасая;

              За шкуру он свою дрожал:

      Охотники за ним гнались и гончих стая.

      Он рад бы в первые тут шмыгнуть ворота,

               Да то лишь горе,

               Что все ворота на запоре.

               Вот видит Волк мой на заборе

               Кота

      И молвит: «Васенька, мой друг! Скажи скорее,

              Кто здесь из мужичков добрее,

      Чтобы укрыть меня от злых моих врагов?

      Ты слышишь лай собак и звук рогов![2]

      Всё это ведь за мной». – «Проси скорей

                                                                             Степана;

      Мужик предобрый он», – Кот-Васька говорит.

      «То так; да у него я ободрал барана». —

               «Ну, попытайся ж у Демьяна». —

      «Боюсь, что на меня и он сердит:

               Я у него унёс козлёнка». —

               «Беги ж, вон там живёт Трофим». —

      «К Трофиму? Нет, боюсь и встретиться я

                                                                                  с ним:

      На меня с весны грозится за ягнёнка!» —

      «Ну, плохо ж! Но авось тебя укроет

                                                                           Клим!» —

      «Ох, Вася, у него зарезал я телёнка!» —

      «Что вижу, кум! Ты всем в деревне

                                                                       насолил, —

               Сказал тут Васька Волку:

      Какую ж ты себе защиту здесь сулил?[3]

      Нет, в наших мужиках не столько мало толку,

      Чтоб на свою беду тебя спасли они.

              И правы, – сам себя вини:

              Что ты посеял – то и жни».

      Волк, близко обходя пастуший двор

              И видя, сквозь забор,

      Чтó, выбрав лучшего себе барана в стаде,

      Спокойно Пастухи барашка потрошат,

              А псы смирнёхонько лежат,

      Сам молвил про себя, прочь уходя в досаде:

      «Какой бы шум вы все здесь по́дняли, друзья,

      Когда бы это сделал я!»

      «Как, милый Петушок, поёшь ты громко,

                                                                           важно!» —

              «А ты, Кукушечка, мой свет,

              Как тянешь плавно и протяжно:

      Во всём лесу у нас такой певицы нет!» —

      «Тебя, мой куманёк, век слушать я готова». —

               «А ты, красавица, божусь,

      Лишь только замолчишь, то жду я,

                                                                        не дождусь,

               Чтоб начала ты снова…

      Отколь такой берётся голосок?

               И чист, и нежен, и высок!..

      Да вы уж родом так: собою невелички,

               А песни, что́ твой соловей!» —

      «Спасибо, кум; зато, по совести моей,

      Поёшь ты лучше райской птички.

      На всех ссылаюсь в этом я».

      Тут Воробей, случась, примолвил им:

                                                                               «Друзья!

      Хоть вы охрипните, хваля друг дружку, —

               Всё ваша музыка плоха!..»

      За что́ же, не боясь греха,

      Кукушка хвалит Петуха?

      За то, что хвалит он Кукушку.

      Пастух у ручейка пел жалобно, в тоске,

      Свою беду и свой урон невозвратимый:

               Ягнёнок у него любимый

               Недавно утонул в реке.

      Услыша пастуха, Ручей журчит сердито:

              «Река несытая! что, если б дно твоё

               Так было, как моё

               Для всех и ясно, и открыто,

      И всякий видел бы на те́нистом сем дне

      Все жертвы, кои ты столь алчно поглотила?

      Я