Граф вышел из теплицы и направился к дому. Он был очень счастлив. Еще с утра он испытывал радость и покой, которые устояли перед беседой с садовником. Обычно этот мул в человеческом облике отвечал на все доводы: «Ф-ф-фы-ф!..» и «Гр-р-р…», потом теребил подбородок, не отвечая ничего и раздражая тем самым чувствительного хозяина. Но сегодня он превзошел голливудского поддакивателя, и у графа не было неприятного чувства, что, только он повернется, все его здоровые советы мгновенно исчезнут.

      Приближаясь к террасе, он мурлыкал несложную мелодию. Дальнейшие действия были ему ясны. Часик-другой, пока жара не спадет, он почитает книгу о свиньях. Потом понюхает розу или несколько роз, а может быть – покопается в земле. Душа его жаждала только таких невинных наслаждений, тихой и мирной жизни, когда никто к тебе не лезет.

      Слава Богу, теперь, без Бакстера, никто к нему и не лез. Правда, не так давно было что-то такое – Джейн хотела выйти замуж, Констанс ей не разрешала – но вроде бы все уладилось. Да и тогда, когда женский визг оглашал округу, а Конни постоянно повторяла: «Кларенс, ты не слушаешь!», его утешала мысль о том, что Бакстера больше нет.

      Гранитный бизнесмен с могучей челюстью не понял бы этих чувств. Для всяких титанов секретарь – просто мальчишка на посылках. Однако в данном случае главенствовал наемный работник. Они с графом напоминали кроткого короля и наглого премьер-министра с замашками диктатора. Пока Бакстер не ушел к американцу по фамилии Джевонс, он помыкал злосчастным лордом, мучил его, терзал, вечно чего-то требовал. То надо было что-то запомнить, то что-то подписать… Ни минуты покоя. И вот, он ушел; единственный змей исчез из райского сада. Какое счастье!

      Все еще мурлыкая, граф подошел к террасе – и несложный напев замер на его устах.

      – О Господи! – воскликнул он.

      Как всегда в минуты волненья, пенсне упало, он поймал его и побыстрее надел, чтобы убедиться, что все это – обман зрения. Но нет. Перед ним, беседуя с леди Констанс, стоял сам Руперт Бакстер.

      Леди приятно улыбалась, как улыбаются женщины, когда наносят удар родным и близким.

      – Кларенс, – сообщила она, – вот мистер Бакстер.

      – А, – сказал граф.

      – Он путешествует на мотоцикле и заглянул к нам.

      – А, – снова сказал хозяин замка.

      Голос его был глух, ибо душа страдала. Граф знал свою сестру. Путешествует, видите ли! Так она и отпустит своего любимца. Надо воспротивиться; и граф глухо сказал: «А».

      Леди Констанс поджала губы. Слово «а» вкупе с блеском глаз и отвисшей челюстью не предвещало ничего хорошего.

      – Кларенс! – сказала сестра голосом укротительницы, и прибавила, уже Бакстеру: – Простите, пожалуйста! Мне надо поговорить с братом.

      После чего отвела в сторонку побледневшего пэра и сказала:

      – Ну ты свинья!

      Заветное слово вернуло графа к действительности.

      – Свинья? – спросил он. – Что с ней?

      – Ты, ты свинья, – пояснила леди. – Мог бы спросить Бакстера, как он поживает.

      – Я и так вижу. А почему он здесь?

      – Заехал по пути.

      – А почему он ездит? Я думал, он служит у этого самого.

      – От мистера Джевонса он ушел.

      – Что?

      – У-шел. Не хотел покидать Англию.

      Граф зашатался. Он никогда не видел чикагскую акулу, но очень любил, как любят врача, которому удалось справиться с опасной болезнью.

      – Значит, он свободен? – вскричал несчастный лорд.

      – Да. И очень кстати. Надо что-то делать с Джорджем.

      – А кто такой Джордж?

      – Твой внук, – ответила леди с тем холодным терпением, которое часто помогало ей беседовать с братом. – У твоего наследника, Бошема, есть два сына, Джеймс и Джордж. Младший из них проводит здесь лето. Возможно, ты его заметил. Такой темно-рыжий, с веснушками.

      – Ах, Джордж! Так бы и сказала. Конечно, я его знаю. Он мой внук. А что с ним случилось?

      – Отбился