Марокканский еврей курит пряный кальян,

      Он сидит на полу на подстилке протертой.

      Ты его пожалей, он бездомен и пьян,

      У него нет жены и товаров из Порты.

      Ночь висит за окном, как ненужный платок,

      Ах, узоры её – все в изысканном роде!

      До чего же старик в этот час одинок,

      Он продрог, как листок, но, как нищий, свободен.

      Где-то вера отцов свой справляет шабат,

      За стеною француз ублажает молодку,

      А ему хорошо, есть кальян и табак,

      И заезжий русак дал сегодня «на водку».

      Это он так сказал, бросив стертый динар,

      Что за странный язык, что за странное слово!

      Разве может оно уберечь тех, кто стар,

      Для кого в небесах утешенье готово?

      Вдохновений, перспектив, счастья самого большого,

      Абрикосов, вишен, слив, где внутри найденыш – слово!

      Солнца, белых облаков, крика птицы, розы пламень…

      Испокон наш мир таков, где упорство точит камень,

      Каплет каплей, прёт травой, пепелит руками молний,

      Добывает образ свой, будто знает все и помнит

      Как должно быть, где конец, остановка где, – где точка.

      Говорят, поэт – кузнец, посему пусть будет строчка

      Каждая, – как тот кинжал из витой дамасской стали,

      Будто бог ее ковал, будто музы пролетали! —

      Вот что пожелайте мне, – пусть наивно,

                                                                                      пусть старинно! —

      И да будет бытие мне податливо, как глина,

      Чтоб под пальцами огонь превращался постепенно

      В те стихи, что только тронь – и взлетят они мгновенно,

      Будто бабочка-душа, будто ангел, будто фея!

      И стоишь ты, не дыша, слово вымолвить не смея.

      В римской тоге, нездешний, по рытвинам

                                                                                      узеньких улиц

      Ходит некто и тихо твердит про себя не спеша:

      «Окунуться бы в Крым, в тот волошинский мир

                                                                                      и, волнуясь,

      Выйти к морю по тропкам, где бродит поэта душа…».

      Громыхают