На пиру богов. Сергей Булгаков
Читать онлайн книгу.
нового и даже мало волновала – теперь: мы свое волнение принесли ей в дань заранее. […] Абсолютизм власти был для нас обоих покойником, тогда как другие опасались его оживления»[14].
Действительно, теоретически Булгаков был готов к концу Царства – и об этом писал в «Свете невечернем», однако наступившее в реальности заставило его пережить все эти рассуждения иначе, а вслед за этим и переосмыслить их[15]. Будущие ключевые темы «У стен Херсониса» уже отчетливо звучат «На пиру богов», где мысли автора высказывает тот же персонаж, «Беженец», который станет почти монологичным (лишь отвечающим, парирующим вопросы «Светского богослова») в позднем диалоге. В пятом, последнем диалоге «На пиру…» эти два голоса уже почти вступают в исключительный разговор друг с другом, к которому прочие персонажи примыкают слушателями. Устами «Беженца» весной 1918 г. Булгаков провозглашает то, к чему подходит в «Свете невечернем»:
«[…] мы фактически уже перешли за грань исторического православия, и в истории церкви началась новая эпоха, ну, по меньшей мере, столь же отличная от предыдущей, как, напр[импер], доконстантиновская эпоха отличается от ей предшествовавшей. Эта же, константиновская для Византии закончилась уже в 1453 году, а для всей православной церкви 2 марта 1917 года. Падение самодержавия есть грань в истории церкви […]»[16]
При этом в данной формулировке уже содержится нить последующих рассуждений в диалоге 1922 г. – ведь если для Византии это закончилось уже в 1453 г., то чем были последующие века для греческого православия? Возражая на тезис, согласно которому православие не сводится к русской церкви, Булгаков пишет в 1918 г.: «Вы указываете на провинциальные центры православия, которые существуют при главном, но не через них проходит его магистраль. Православие со времен Константина имело всемирно-историческое задание – установить православную теократию единую, как едина и церковь. Вот куда метила идея второго и третьего Рима. К тому же стала стремиться и папская власть своей волей к миродержавству На этой почве произошел и великий раскол церковный. На путях теократии встретились соперниками первосвященник-царь и царь-первосвященник. Здесь вовсе не о честолюбиях пап и не о замашках цезарепапизма идет речь, но о плане строительства Града Божия»[17]. Собор 1917–1918 гг. совершенно не вызывает воодушевления у Булгакова (и, отметим, что в данном отношении позиция Булгакова останется неизменной вплоть до конца его жизни):
«[…] это не собор, а лишь всероссийский церковный съезд, облеченный чрезвычайными полномочиями. Только всего»[18].
Все эти попытки не имеют главного – «[…] и на соборе, и вне его, царят догматическая вялость и спячка, а при таком условии мы даже права не имеем притязать на настоящий собор […]»[19] Весной 1918 г. Булгаков полагал:
«Неумолимая история одинаково поставила крест и на западных, и на восточных замыслах, крушение западной иерократии произошло уже давно,
Переписка… С. 142.
Примечательно, что Флоренский принципиально не согласился с учением о власти, сформулированным Булгаковым, видя в нем принципиальную ошибку в признании «народного суверенитета», находя его, видимо, в следующих словах: «[власть] зачинается в недрах народной души, и ее рождение лишь опознается и провозглашается актом "воли народной". Эта последняя или сознает себя орудием Высшей Воли – и тогда мы имеем власть "Божией милостию", или же видит в себе мистическое осуществление народного верховенства»
Флоренский писал (в черновике письма к Булгакову помеченном 15–17.VIII.1917 г.): «пока она [т. е. доктрина народного суверенитета. –
Булгаков С. Н. На пиру богов // Вехи. Из глубины / Сост. и подгот. текста А. А. Яковлева; прим. М. А. Колерова, Н. С. Плотникова, А. Келли. – М.: Правда, 1991. С. 343.
Там же. С. 345–346.
Там же. С. 341.
Ср. в воспоминаниях митр. Евлогия (Георгиевского): «Настроение поднялось. Собор, поначалу напоминавший парламент, начал преображаться в подлинный Церковный Собор […]» [Евлогий (Георгиевский), митр. Путь моей жизни. Воспоминания митрополита Евлогия (Геогиевского), изложенные по его рассказам Т. Манухиной. – М.: Московский рабочий; ВПМД, 1994. С. 278, ср.: 275].
Булгаков С. Н. На пиру богов… С. 341.
В данном случае Булгаков имеет в виду в первую очередь фактическое уклонение Собора от обсуждения имяславческих споров – см., в частности, его письма к Флоренскому [Переписка… С. 150–151, 157–158]. М. А. Новоселов, к которому до 1916 г. Булгаков был весьма близок, склонен был даже, вслед за о. Антонием (Булатовичем) видеть в постигших Россию бедах наказание за имяборчество [см.: Архив священника Павла Александровича Флоренского. Вып. 2. Переписка с М. А. Новоселовым. – Томск: Издательство «Водолей», Издание А. Сотникова, Центр изучения, охраны и реставрации наследия свящ. Павла Флоренского, 1998. С. 180–187, 223–224,228—230].