Байкал. Татьяна Вячеславовна Иванько
Читать онлайн книгу.
мне запузырилась радость как брага. И чего я радуюсь? Ничего особенно радостного, вообще-то мне не светит.
Нет, вем, отчего радость. Это конец одиночества. Эта тысяча лет была испытанием. Мы вдвоём с Эриком и мы порознь. И никого больше, как пустыня и быстро пробегающие мимо тени. Да, как полюбить и привязаться, если сердце едва развернулось, а человек уже унёсся в небытие?
Нет, обманываешь ты себя, Арий. Самому себе врёшь. Совсем не в этом дело. Можно было любить. А только закрыто было твоё сердце, как вот дом твой. Никто не мог войти. Она одна смогла, отомкнула все твои хитроумные затворы и вошла. Вернее они сам открылись ей. И сразу же поселилась, будто я ждал, она заполнила собой и мир, и душу…
Часть 2.
Глава 1. Марей
Я не поверил глазам, когда, войдя в покои, не нашёл там мою Аяю. За три года и ещё половину лета я, ни разу не было так, чтобы я не застал её. Выну вечером, перед сном, отец призывал всех нас, своих сыновей к себе и беседовал. Эту удивительно крепкую для его лёгкой и весёлой, казавшейся многим несерьёзной натуры, традицию, он завёл, когда мне было меньше трёх лет.
Я старший царевич. Я – наследник, старший сын. Я стану царём когда-нибудь, если будет на то воля Богов и моя собственная воля. Поэтому мне, конечно, было внимания больше остальных. Для чего призывал нас отец? Мне кажется, так он хотел понять, кто я, кто мы все. Потому, что в эти недолгие кусочки вечера перед сном, он не пытался поучать, или проверить, как мы, в основном я, усвоили уроки, запомнили ли то, что учителя вкладывали в наши головы, прилежны мы или нет, нет, у него была своя цель в этом: он, по-моему, каждый день приглядывался, пытаясь понять для самого себя, как отца, кто мы такие? Что за детей он родил и кому оставит царство и на что?
И хотя наследником был я, но я каждый вечер должен был доказывать, что я достоин быть наследником. Как? Я не знаю, что именно искал во всех нас и, особенно во мне отец, но с раннего детства я старался из всех сил нравиться ему и быть достойным его трона, старался доказывать каждый день, что жребий стать царём когда-нибудь не случаен, что не напрасно именно я, а не кто-нибудь из моих братьев буду царём. Я буквально лез из кожи вон.
Но немного позже я взбунтовался. Я всегда был строптивым и своенравным, няньки мучились со мной, как позднее наставники, учителя и дядьки, потому что, несмотря на живой и весёлый нрав, природный ум и сметливость, дерзость и нахальство были во мне непреодолимы с самого рождения. Как и обаяние, только тогда я не знал, что это так называется.
Но моя мать обожала меня, именно меня, и никого больше из своих детей. Только ко мне она проявляла ласку, потому что вообще была жёсткой, как снег в середине зимы, когда его высушат и выстудят ветра и морозы и становится похожим на битое стекло, не мокнет и не липнет, только царапает и рассыпается. Все получали от неё, все дети, все слуги, и даже мой отец мог быть «наказан», она могла прогнать его из почивальни, как могла, ругаясь и плюясь, бросать в него кубки, кувшины и всевозможные мелкие предметы. Мелкие отцовские измены, ничего не значащие, привычные,