Барон Дакр, хозяин Неворс-Касла и английский хранитель Западной марки, встретил графа с большим радушием:

      – Куда вы запропали, мой дорогой? Я думал увидеть вас еще с полмесяца назад!

      – Соотечественники продырявили мне шкуру в четырех местах, – с улыбкой отвечал Босуэлл, – пришлось отлеживаться, перед тем, как предстать перед вами в пристойном виде, милорд.

      – Что за варварская страна! Но теперь-то вы, Босуэлл, на землях нашего просвещенного короля, вам больше ничто не грозит.

      – Университеты Шотландии не младше английских, – так же светски отвечал граф, – но методы преследования изменников, полагаю, не отличаются от местных, милорд Дакр. Надеюсь, вам никогда не придется узнать ваших соотечественников с той же стороны, с какой я знаю моих.

      Какого дьявола, думал Уильям Дакр, бежать из своих мерзких слякотных холмов в облезлом вереске сюда, в гостеприимную Англию, если ты не готов признать преимущества английского образа жизни. Ну, они еще и в Лондоне навалят мне этого дерьма немалую кучу, желчно думал Босуэлл, хватит приличную мазанку построить за городской стеной, ежели король не пригласит жить во дворце. И как в английскую голову не входит такая простая мысль – что он бежал не от шотландцев, а от церковного суда кардинала Битона? А, главное, кто, ничтоже сумняшеся, кичится тут перед ним душевной чуткостью англичан? Племенной говнюк Дакр, который устроил слив сортира в темницы замка, дабы пленники могли ежесекундно обонять его величие! Да у последнего из Армстронгов не хватило бы на такое чувства юмора. Специфический английский способ шутить… Уильям Дакр, которому перевалило за пятьдесят, седой, обрюзгший телом и лицом, но не утративший острого ума и решительности в бою – он сидел у сассенахов на Западной марке искони, что ты с ним ни делай. Короткая его отставка и замена на Камберленда удовлетворения Генриху Тюдору не принесли, и на пост пришлось вернуть того, кто понимал, о чем речь, кто был плоть от плоти приграничных болот. Уильям Дакр – он видел восемнадцатилетнего Белокурого, исполненного лучших намерений, приносящего первую присягу Хранителя Марки на Дне перемирия, он же видел теперь его, тридцатичетырехлетнего, разуверившегося и циничного изгнанника под обвинением как гражданского, так и церковного суда. Жизнь идет, но есть люди, как камни – перекатываясь, они всегда возвращаются на свое место.

      – Что ж, граф, вы в Лондон, ко двору? – спросил Дакр, после того, как гость пару дней отдохнул с дороги.

      – Когда