обрывок фразы, сказанной во сне,

      сводя на нет, подобно многоточью,

      не приносили утешенья мне.

      Или вот это жало, острое и мучительное, вонзенное в плоть коллективной памяти российских поколений:

      Повнимательнее прочтите последнюю фразу: я хотел бы смыть слезами давние строки своей жизни, но, увы, не способен. Их, эти печальные строки наших преступлений, смывает только Кровь Самого Бога, Который стал ради нас Человеком, – если мы ответим любовью на Его любовь и взойдем вместе с Ним на крест (Гал. 2: 19–20; 1Пет. 4:1–2). Но вы, вместе с «подавляющим большинством» (кого и зачем оно подавляет? и зачем мы уступаем такому давлению?), имеете другое понятие о любви, смотрите на нее «шире, проще и естественнее»…

      И когда предрассветный ветерок тронет штору, за окном грянет птичий хор, прошелестит первый троллейбус и прогремит первый трамвай, затеплит узоры обоев золотистый отсвет зари и сделает различимым каждый волосок в рассыпанных на подушке прядях, – тогда вы, случайно проснувшись и взглянув на икону в углу, где огонек лампады уже почти не виден в свете нового дня, не скажете почти беззвучно: «Благодарю…», прошептав вслед за именем Божиим какое-нибудь нежное, только двоим известное имя. Вам не понять, не испытать, что раннее утро – это несравненно и непередаваемо прекрасное время, когда, не открыв еще глаз, чувствуешь рядом с собою самого близкого, любимого и единственного в этом мире человека, и со слезами благодаришь Бога за любовь – цельную и чистую, прошлую, настоящую и будущую.