Над морем —

                          молнии.

      Из глубины

      взмывают мордами

      к ним

               лобаны.

      Нас в лодке пятеро.

      За пядью —

                        пядь.

      А море спятило,

      относит вспять.

      Доцентик химии

      под ливнем плещущим

      так прячет

                       хилые

      свои плечики.

      Король пинг-понга

      в техасских джинсах

      вдруг,

               как поповна,

      крестясь,

                    ложится.

      Культурник Миша

      дрожит,

                  как мышь.

      Где его мышцы?

      Что толку с мышц?!

      Все смотрят жертвенно,

      держась за сердце…

      И вдруг —

                      та женщина

      на весла села!

      И вот над веслами,

      над кашей чертовой

      возникли волосы,

      как факел черный.

      Вошла ей в душу

      игра —

                игла.

      Рыбачкой дюжей

      она гребла.

      Гребла загадка

      для волн

                    и нас,

      вся —

              из загара

      и рыжих глаз.

      Ей,

          медной,

                     мокрой,

      простой,

                   как Маугли,

      и мало —

                    молний!

      И моря —

                     мало!

      Всего, что било,

      всего, что мяло,

      ей мало было!

      Да!

           Мало!

                    Мало!

      Уже не барышней

      кисейной,

                     чопорной, —

      доцентик

                     баночкой

      полез вычерпывать.

      Король пинг-понга

      под рев неистовый

      вдруг стал

                      приподнято

      свой «рок» насвистывать.

      Культурник вспомнил,

      что он —

                   мужчина…

      Всех,

              с морем в споре,

      она

            учила!

      А море бухало

      о буты

                 бухты.

      Мы были

                     будто

      бунт

              против бунта!

      Летя сквозь волны,

      в бою блаженствуя,

      мы были —

                       воины,

      и вождь наш —

                             женщина!

      В любые трудности,

      в любые сложности,

      когда по трусости

      мы станем ежиться, —

      на все пошедшие,

      сильны,

                  смешливы,

      напомнят женщины,

      что мы —

                    мужчины!

      Всего,

               что