Барабаны,

                      барабаны…

      Петрашевцев казнят!

      Балахоны,

                      балахоны,

      словно саваны,

                              до пят.

      Холод адский,

                             строй солдатский,

      и ОНИ —

                     плечом к плечу.

      Пахнет площадью Сенатской

      на Семеновском плацу.

      Тот же снег

                         пластом слепящим,

      и пурги все той же свист.

      В каждом русском настоящем

      где-то спрятан декабрист.

      Барабаны,

                      барабаны…

      Нечет-чет,

                      нечет-чет…

      Еще будут баррикады,

      а пока что

                       эшафот.

      А пока что —

                           всполошенно,

      мглою

                свет Руси казня,

      капюшоны,

                        капюшоны

      надвигают на глаза.

      Но один,

                   пургой обвитый,

      молчалив и отрешен,

      тайно всю Россию видит

      сквозь бессильный капюшон.

      В ней, разодран,

                                перекошен

      среди призраков,

                                 огней,

      плача,

               буйствует Рогожин.

      Мышкин мечется по ней.

      Среди банков и лабазов,

      среди тюрем и сирот

      в ней Алеша Карамазов

      тихим иноком бредет.

      Палачи, —

                       неукоснимо

      не дает понять вам страх,

      что у вас —

                        не у казнимых —

      капюшоны на глазах.

      Вы не видите России,

      ее голи,

                  босоты,

      ее боли,

                  ее силы,

      ее воли,

                  красоты…

      Кони в мыле,

                            кони в мыле!

      Скачет царский указ!

      Казнь короткую сменили

      на пожизненную казнь…

      Но лишь кто-то

                                жалко-жалко

      в унизительном пылу,

      балахон срывая жадно,

      прокричал царю хвалу.

      Торопился обалдело,

      рвал крючки и петли он,

      но, навек приросший к телу,

      не снимался балахон.

      Барабаны,

                      барабаны…

      Тем, чья воля не тверда,

      быть рабами,

                           быть рабами,

      быть рабами навсегда!

      Барабаны,

                      барабаны…

      и чины высокие…

      Ах, какие балаганы

      на Руси

                  веселые!

      И