Киевский котёл. Татьяна Беспалова
Читать онлайн книгу.
слов понятно, что кормежка была скудной и отвратительной. Мы пухли от голода, но не умирали.
Казарма располагалась на пригорке, с которого открывался хороший вид на окрестности. Дни стояли жаркие, а ночи теплые. Дождей не было, и мы не испытывали неудобства от сна на свежем воздухе. Я часами смотрел на волю из-за забора. Я не думал о голоде, контузии и побоях. Я думал только о побеге.
Нас водили на работы: ремонт железнодорожных путей, очистка завалов после авианалетов. А однажды утром, когда мы доедали свою баланду, ко мне подошел высокий ефрейтор с тростью. Вот трость опустилась и на мое плечо, и я встал в строй отобранных для работ по лагерю. Подошел конвой, вооруженный винтовками. Пленных разделили на группы по четыре – шесть человек, а нас в группе оказалось двое: я и мой товарищ-политрук. Через переводчика ефрейтор объяснил нам, что мы будем достраивать забор вокруг лагеря. Так мы оказались в углу огороженной территории, где бурьян и крапива скрывали прореху в ограждении. Мне и моему напарнику вручили лопаты и отдали приказ копать ямы под столбы.
Роем мы, копаем и тихонько переговариваемся. Оба командиры. Оба без знаков различия. Причастность к командирскому званию выдавали повадки и, пожалуй, галифе с красной полоской. Слово за слово, и разговор перешел на возможность побега из лагеря. Орудуя лопатами, мы обсуждали возможные варианты. В конце концов порешили идти в наглую, через город.
Тем временем наш конвоир, пригретый солнышком и разомлевший, перекуривая, оживленно переговаривался с другим солдатом. Оба они расстегнули мундиры и сняли ремни, лишь изредка поглядывая на нас. День уже клонился к вечеру, и солнце скатывалось в сторону заката. Красновато-оранжевые лучи его уже не припекали. Тени становились длиннее.
Моя лопата оказалась острей лопаты политрука, поэтому исподним второго конвоира пришлось пожертвовать – слишком уж сильно оно было перепачкано кровью. Кстати, я заметил тогда, что фашистам тоже нелегко даются наши степи. В белье наших конвоиров обнаружились вши…
Шварцев замолчал. Я был уверен: капитан улыбается, смакуя подробности собственного побега из лагеря военнопленных. Мой ум ослабел от боли и кровопотери. Но животное чутье! Я вспомнил рассказы отца, что часто в минуты страшной опасности именно оно заменяет человеку разумение. А может быть, моя интуиция обострилась от полнейшей темноты? Я не мог видеть собеседника, но странным образом мог чувствовать его помыслы, которые он так искусно камуфлировал словами. Жалость к отцу и тоска по нему сжали мое сердце. Давно забытое чувство! Однако я испытал и облегчение. Сейчас на пороге смерти, уже заступив за страшную черту, я снова смог полюбить отца так же крепко, как возненавидел невидимого капитана.
Шварцев не разу не назвал по имени ротного политрука – человека, с которым прошел через огонь, воду и плен. За это я его ненавидел.
Шварцев сам навязался мне со своим рассказом и много налгал, но почему-то рассказал правду о роспуске своей роты! За это я его