О, душа! Ты – горожанка!

           Воздух здесь хоть и свинцов,

      окнецо здесь и лежанка

      для тебя, в конце концов.

           Здесь житейские заботы

      словно псы на поводке.

           Здесь и встречи ждут субботы

      с кем-нибудь накоротке.

           В огненность моих ладоней

      медленность ее плечей,

      а глаза в глаза – бездонней

      кристаллических ночей.

           Может статься, сгустком боли

      подберется сердце в мозг

      от безвыходной любови

      и невыплаканных слез:

      только-только глянуть стоит

      на пустой экран окна,

      как желание простое —

      плакать – вымерзнет до дна.

           Да отнюдь же не смертелен,

      а спасителен вдвойне

      город белый, белый терем

      с белым обликом в окне.

           В ладонях гор нас лета огнь лизал,

           А мы ручьем летели по уступам.

           Без слез горюю, был бы рад слезам —

      при щедром горе радуюсь так скупо.

           Лизал нас огнь, оберегал твой плач.

           В разлуке я упрашиваю осень:

      – Напоминанья пламени припрячь,

      пусть ветер слез мне решетом наносит…

           Но как беспомощен и как неудержим

      огненочек, трепещущий на ветке,

      и всюду зажигает миражи

      бесстрастные пылающей расцветки.

           Заводился сверчок вечерами

      что ни попадя золотить,

      словно спешно готовился к драме

      той, где дорого надо платить.

           Был со звонами лета расплавлен

      лист зеленый в ночном серебре,

      золотым на рассвете был явлен —

      первым возгласом о сентябре.