Количество выставленных работ очень велико; несколько «конкурсных» картин на две темы, заданные Академиею, множество эскизов также на заданные программы и, наконец, весьма значительное количество этюдов с натурщиков – это казенные академические работы по живописи. Есть еще и неказенные работы: этюды гг. Богданова, Крачковского и Поплавского, о которых придется поговорить особо. Скульптура явилась в незначительном числе образцов; теперь зал Академии украшает только произведение г. Вельонского, получившего первую золотую медаль за весьма солидный барельеф «Венера перед Олимпом» (не ручаюсь за верность названия). Этим мы покончим со скульптурой: больше сказать о ней нечего.

      Живопись – самое задушевное из пластических искусств. Как же проявили себя молодые, свежие таланты, возросшие под бдительным надзором Академии? Какие она возлагает на них требования? Как они их исполнили? Требования странные, а исполнение жалкое.

      На вторую золотую медаль конкурировали гг. Кудрявцев, Зимин и Данилевский. Писали они на тему: «Адам и Ева при виде убитого Авеля», а никакой Евы и никакого Адама, по правде сказать, не написали. Написано девять голых фигур (на трех холстах) и одна собака весьма странной и редкой в настоящее время породы, по мысли г. Данилевского, обнюхивающая ноги убитого Авеля. О, г. Данилевский, видимо, богат мыслями; видно, что он тщательно обдумал сюжет! «Адам и Ева… – думал он, – ну, натурально, голые. На лицах ужас или там что-нибудь такое. Осветить их разве выше колен заходящим солнцем? Еще чего-то не хватает; вот тут пустое место; что бы поместить сюда? Камень? Нет! Драпировку брошенную, собаку? Отлично!» и г. Данилевский —

      Пусть не обидится г. Данилевский. Я не хочу подозревать его в бездарности и даже и нелюбви к искусству. Я взял его картину как пример того, как относятся молодые художники к заданным им темам. Там, где г. Данилевский работает для себя (к сожалению, я мало знаком с его работами), я не сомневаюсь, что он не обнаруживает ни таких поразительных промахов в рисунке, ни странной любви к желтому бенгальскому огню, ни легкомысленности, с которой он пригласил животное неведомого типа играть в его картине роль собаки. Я уверен, что, увидь г. Данилевский у себя, в своем «собственном» альбоме, нос, подобный носу Евы, он вырвал бы страницу альбома или стер бы несчастный нос резинкой. А в программе – ничего, сойдет! – И даже сильные побуждения, желание, например, докончить на казенный счет свое художественное образование в Италии, в Париже, не в силах преодолеть той неохоты, которая овладевает всяким молодым живописцем, когда его заставляют написать на тему заданную, навязанную. Хорошо еще, если случится, что она совпадает с настроением художника (чему пример отчасти представляет прошлогодняя вещь г. Сурикова: «Павел перед Иродом»); тогда он вносит в работу и старание и душу, хотя все-таки и здесь навязанность темы мешает свободе творчества; а если нет – с отвращением «компонуется» картина, небрежно замазываются фоны, на скорую руку, с манекенов или натурщиков, набрасываются апостолы, Каины, пастухи, египетские придворные, Вероники, русские бояре, словом, весь программный штат Академии художеств, И человек, немного знакомый с закулисной стороной дела, ясно видит, что это вовсе не Каин, а натурщик Иван, и не патриарх Гермоген, а известный трем, если не более, поколениям художников старик Тарас, тоже натурщик. Что крайне неудовлетворительное исполнение программ Академии не может быть объяснено неспособностью нашей художественной молодежи – это не подлежит ни малейшему сомнению и наглядно доказано г. Кившенко, бесспорно талантливым художником, получившим первую золотую медаль за свою программу «Брак в Кане Галилейской», Что г. Кившенко талантлив – явствует как из прежних работ (как, напр., его премированная Общ. поощр. худож. картина), так и из карандашных рисунков его на настоящей выставке. Они заслуживают несколько слов. Обратимся к «Браку».