Пока рассказывалась история Галины и Юрия Павловича, Лена всё ещё переживала рассказ Саши. Особенно окончание его повествования было ей очень близко, потому что оставалось лишь удивиться, каким удивительным образом они с Сашей умудрились в Доме печати ни разу не встретиться, хотя бы в буфете. Они встретились в совсем другом месте – в парке культуры, и, знакомясь, не подозревали, что работают в одном здании, только на разных этажах.

      Лена всегда о себе знала, кем будет. Ей казалось, что она прямо-таки родилась с этим выбором профессии. Хотя, конечно, понимала, что этого быть не могло – гены, по логике вещей, должны были звать её в медики. Но не это, существующее у неё знание, её поражало. А то, что из десяти её приятелей и знакомых только каждый девятый знал, да и то не совсем убеждённо, что намерен делать, каким делом заниматься всю оставшуюся жизнь. Которая только начиналась.

      – Ведь нравится же тебе чем-то заниматься больше, чем всем остальным? – спрашивала она иногда. – Неужели так сложно выяснить для себя, чем хотелось бы заниматься и сегодня, и завтра, и впредь?

      И приходилось выслушивать длинные и путаные объяснения, что поди тут выбери, если каждый день что-нибудь новое появляется и очень хочется попробовать это новое.

      – Так до конца дней своих и будешь пробовать! – уже злясь, отрезáла Лена, теряя интерес к очередному любителю новых ощущений.

      Она крайне скептически относилась к службе профориентации: как, скажите на милость, убедить человека в чём-то, если он то и дело собственное имя меняет, пусть даже в мыслях. А иногда и на деле. Или взять вот её, Лену: разве можно её убедить стать кем-то, если она уже сделала выбор? О, конечно, теперь всё больше новых профессий, о которых без подобной службы трудно узнать. Но ведь как-то приходят туда, в эти производства и науки, люди? Приходили как-то и без службы?

      Деятельность которой она себе представляла так: приходит туда толпа незнаек и их направляют туда, где в данное время нужнее всего рабочие руки. Ведь им что ракету монтировать, что санузлы – без разницы. Лена не в состоянии была разгадать этот непостижимый для неё феномен – ничего не хочу. Как это можно ничего не хотеть, никуда не стремиться? Не хочешь – иди гуляй. Тоска с тобой.

      Больше всего на свете Лена любила читать. На хорошую книгу она могла бы обменять что угодно из так называемых материальных ценностей. И не раз родители ругались, что ни помощи по дому от неё не дождёшься, ни хотя бы нормального сна, ни вообще ничего, и остаётся только отнять книгу. Тогда только родная дочь вспоминала о реальности и способна была услышать обращённые к ней слова. Лена, естественно, знала, что не одна