Река Ока была недалеко

      От нашего семейного жилища —

      Квартал один с домишками, легко

      Пройти и встретить бережища —

      Не берега, а даль реки

      С её высокими холмами, —

      Церковки мелкие с буграми

      Рощ и дорог, что вопреки

      Веленью дали вились к небу,

      Дробились мелко в небесах,

      Не ведая, что значит страх

      Свалиться в воду на потребу

      Рыбёшкам, ракам вроде хлеба

      И обрести покой в веках.

      Родители мои и бабка с дедом,

      Брат старше на пять лет меня,

      На улице, где дом стоял победно —

      О, господи, ведь вам неведом

      Тот угол, где вершилась жизнь моя.

      Я, грань оттуда отслоя,

      Представлю вам роман. Однажды

      Явился мне он без прикрас,

      Я вспомнил детство, юность; жажды

      Бразды я чувствую сейчас.

      Томленья горькое веленье

      Подвигло на полночный труд

      Представить вам в одно мгновенье

      Всю жизнь, рассказанную тут.

      Начнём же с деда: мой лучший дед,

      Был праведным еврейским человеком.

      Рождён в Одессе. Был как Ганимед

      Прекрасен, юн и сбит абреком

      На улице. Что за напасть?

      А свадьба на носу. Упасть

      Под лошадь, ирод правил,

      Пришёл домой, к лицу кусочки льда.

      Печально это, дамы, господа,

      Нехорошо и против правил.

      Женились. Девять месяцев прошло.

      Младенец. Напился подчистую.

      Я, впрочем, вовсе не рискую

      Вменять в вину. А время шло.

      Мой дед был коллекционер

      Брегетов на цепочке и колечек

      Из золота. Я, пионер,

      Увидел вечером меж свечек

      Его в субботу. Он сидел,

      Пред ним часы различных марок.

      Он весь лицом порозовел,

      Роскошный получив подарок.

      Я подошёл. Он посмотрел

      В мои глаза, вздохнул и тихо:

      – Что, Саша, нравится? – Я сел:

      – Ага, – сказал. Глядел, как лихо

      Вращается секундомер,

      Не зная времени химер.

      Часы я эти увидал

      У дорогого братца позже.

      А братец крупно досаждал

      Всё детство. Помоги мне, Боже,

      Не впасть по горло в эту грязь,

      В воспоминания о брате —

      Горчайшая на свете связь,

      Как голос с блеяньем в сонате.

      Всему свой час, всему свой срок,

      Не будем дальше предаваться

      Ему, скорей, скорей, дружок,

      Не стоит вспоминать о братце.

      Ну, бог с ним. Хватит. Ты один

      Свой друг, и царь, и господин.

      Вернёмся к деду. Он был в ссылке

      В тридцать восьмом. На полтора

      Недолгих года. В пересылке

      Стриг волосы. Приехал, и гора

      Работы навалилась – на трамвае

      (В войну не взяли на войну);

      Он был раввином, ходатаем

      За всех, кто чувствовал вину.

      Суббота. Свечи. Дед в моленьях.

      Я рядом. Бабушка сидит.

      Я близко, обок, на коленях

      У бабушки. Она глядит

      В святую голубую книгу,

      В которой вечность ровня мигу.

      Трамвай. Что ближе, чем трамвай?

      Садишься – и большая ручка.

      Ты видишь скромный каравай

      Домов, ты в небе видишь тучку.

      Вот объявляют. Ты