Молва, 1933, № 226, 3 октября, стр. 4. Подп.: Л.Г.

      К тихому пристанищу Твоему… О рассказе В. Ф. Клементьева «Отец Иоанн»

      Рассказ В. Ф. Клементьева написан не просто.

      Говоря словами Розанова – «не выговорился», а «написан». Ясен заказ, который поставил себе автор, – изобразить идеального православного священника, сказать о вечности чуда.

      Два этих замысла должны были переплетаться, сливаясь, в рассказе. Но, как и всё заказанное, не удались. То, что хотел сказать автор, осталось недоношенным. То же, чем, видимо, подсознательно живет сейчас, – невольно выговорилось само собою. И это выговорившееся спасает рассказ. Быть бы «Отцу Иоанну» без этого ходульным, искусственным и холодным, не достигающим сердца читателя, которое можно подкупить только естественностью и правдой.

      Идеальный тип православного священника – не новость в русской литературе. И ничего нового автор к уже сказанному не прибавил. Хорошо почувствовал, ясно увидел и просто рассказал о том, что уже было прекрасно почувствовано, до боли реально увидено и великолепно рассказано.

      Чудо же автору просто не удалось.

      Слишком он перестарался, объясняя чудо «простым стечением обстоятельств», по слову одного из действующих лиц рассказа.

      Чудес, собственно, у В. Ф. Клементьева в рассказе несколько, но главное он приберегает к концу.

      У о. Иоанна сидит случайный гость, глава повстанческого комитета, которого ищут большевики. Найдут – убьют всех, разгромят дом. А найдут непременно, п.ч. оцепили квартал и обыскивают всех поочередно. Но вот большевики случайно, своя своих не познаше, начинают между собой перестрелку… Дом отца Иоанна спасен.

      Автор, если вдуматься, хотел сказать, что по молитве священника произошел случай, похожий на чудо. Но в рассказе он так оставил в предположении чудо и так украсил «случайность» случившегося, что в чудо не веришь.

      Для того чтобы показать чудо, – надо дать почувствовать дыхание чудесного. Автор же оперировал с фактами, хотел математически чудо доказать – сам запутался и ничего не доказал.

      Нет, дыхание чудесного отсутствует в рассказе.

      Для этого нужно вдохновение, дуновение Господне{183}. У автора же только усталость, прислушивание к тишине, чаяние «мира всего мира».

      Его о. Иоанн напевает, стоя у окна, за которым бушует кровавая стихия революции:

      – Житейское море, воздвигаемое зря напастей бурею, к тихому пристанищу Твоему притек вопию Ти…

      Вот это «к тихому пристанищу Твоему притек вопию Ти» было бы лучшим эпиграфом к рассказу.

      Лучше всего автор «слышит» тишину.

      Картины бунта в рассказе, кровавые и безобразные, не ударяют по сердцу читателя.

      Написаны