И под нашей луной голубой

      Чудеса всеразличные множатся.

      Ты хотел бы остаться собой,

      Но наденешь чужую кожицу.

      Он приветствует этот миг,

      Для него готова отмета:

      По асфальту плывёт рыба сиг

      В суматохе жаркого лета.

      Облик новый ты зря надел,

      Невозможны черты иные —

      Это знают и даже те,

      Что испитые шеи выют.

      Славно пахнёт паленый асфальт,

      По нему ты загнанный движешься;

      Раз – прицел, на курок – и два,

      Рана мощная, не залижешься…

      Испарение темных струй,

      Крови струй бесполезно пылящихся —

      Тут конечно же рифма БУЙ,

      Какового у нас два ящика…

      Все же он продолжает молчать,

      А ведь, кажется, уж невозможно —

      Зря ты рот отверзаешь, крича:

      Я такой же, как ты, сапожник,

      Я хватаю стальную иглу —

      Куча кожи и крепкая дратва.

      Пауки скребутся в углу

      Зеленющие… Кончено… Прав ты.

      По утрам он вонзает взгляд —

      Книг навалом, и все из камня.

      Ты странички листаешь подряд:

      Сколько букв, этот город странен…

      Всё из камня: книги, интриги,

      Голоса, даже камни и злато —

      Изваяем из камня фиги:

      Их фиговость столь камневата…

      Ослепленье живущих букв,

      Вероятно, тебя не коснется.

      Вероятно… Отсутствие мук

      Невозможно! Тут Конь принесётся

      С синеватым оскалом рта,

      Исступлённой болью задушен;

      Все шарахнутся – он по углам

      Бьёт копытом, домик разрушен…

      Но надеялись все ещё —

      «Это просто наутро после,

      После будет порядок большой…»

      Только Конь вдруг явил свои кости —

      Обожжённую клочьями плоть

      Дымной гарью по ветру кинул;

      Ссохся хлебный последний ломоть,

      Подставляй под удар свою спину…

      Белым плотным