Гремящий бог победных маршей,

      Люблю твой царственный привет.

      Я, становясь с годами старше,

      Давно привык к угрозам лет.

      Не страшны мне тоска и старость,

      Когда я слышу за собой

      Литавр грохочущую ярость

      И тяжких труб победный вой.

      В них вдохновенные тревоги

      Зовут свершить и умереть,

      Как будто солнечные боги

      Вселились в блещущую медь.

      О, голос меди благородной,

      Ты, пышно-царственный привет!

      Внимая твой призыв свободный,

      Я не боюсь тяжелых лет.

      Сад весенний непогода

      Облегла свинцовой тучей.

      Синий купол небосвода

      Пронизал зигзаг горючий.

      Всё тревожней кличут птицы,

      Но упрямо на угрозы

      Белоогненной зарницы

      Туча сдерживает слезы.

      Тщетны гордые усилья:

      Вот посыплют слезы градом,

      И Весна, простерши крылья,

      Разрыдается над садом.

      Темнеет статуя поэта

      Передо мной в вечерней мгле.

      Рука задумчиво воздета,

      Почила дума на челе.

      В железных складках строгой тоги

      Спокойный чудится напев.

      И с трех сторон гранита боги

      Венчают медный барельеф.

      Но в одеянье чуждом этом

      Невольный смысл сокрыт для нас:

      Поэт лишь в песнях был поэтом,

      Меняя форум на Парнас.

      Он предпочел, усердьем славен,

      Прослыть Фемидиным жрецом.

      Лишь пред Фелицею Державин,

      Как перед Клио, – был певцом.

      И с мудрым именем царицы

      Нам гимны пышные близки.

      Так летописные страницы

      Увядших лавр хранят листки.

      Плед на ногах, на окнах – лед.

      Соленый ветер штору бьет.

      Ты здесь со мной, но где мы, где мы?

      Я слышу море за стеной.

      Весна и ты. Ты здесь, со мной,

      Ты принесла мне хрисантемы.

      Но я поверить не могу,

      Что я стою на берегу,

      Куда летим неслышно все мы,

      Что растворяюсь я сейчас

      В молящем взоре милых глаз,

      В дыханье чистой хрисантемы.

      Я свой предчувствую полет.

      Мой дух весну и море пьет,

      А грудь и взоры – странно немы.

      Я – полуветер, полусон,

      Я – жив, я счастлив, я влюблен,

      Я – вечный запах хрисантемы.

      Я обречен судьбою на мученья.

      Я в жизненный попал водоворот.

      Несусь не сам, – влечет меня теченье

      Неумолимых, беспощадных вод.

      Пустой