В нашу очередную, ставшей традиционной встречу, Леша попросил показать ему какой-нибудь из моих черновиков.

      – Зачем? – удивился я.

      Он был в форме – как раз в эту субботу у него выпало дежурство и вместо обеда он сейчас сидел со мной.

      – Мне кажется, должно быть любопытно, почитать Ваши истории в развернутом виде?

      – В “развернутом”? – мне было непонятна его формулировка.

      – Ну, до читателя обычно доходит самое основное, то что Вы из всего написано оставляете. Сколько обычно листов вы исписываете? Десять? Двадцать?

      – По разному бывает, – задумался я, силясь вспомнить. – Но иногда больше полусотни получается.

      – Ого! – восхитился Леша. – Это ж целые рассказы! Сколько ж там интересного должно быть! Их, наверное, как отдельные сборники рассказов и повестей издавать можно. Я бы обязательно купил! – уверил он.

      – Никогда об этом не думал. Но если хочешь почитать, для тебя подберу какую-нибудь из записей.

      – Очень хочу! Мне на самом деле интересно, на что они в оригинале похожи. Я, как и все Ваши читатели, вижу три-четыре процента из написанного. Ваши истории полны настоящих переживаний, на которые способен только Человек. И на нескольких страницах журнала со статьей хранятся эти самые переживания “высокой плотности”. Они сгущены до предела. В каждой строчке часть жизни. Поэтому, читая их, можно захлебываться слезами и уже через мгновение смеяться истерическим хохотом… Вы пишете истории несколько дней практически без остановок, а на его чтение в журнале уходит не более пятнадцати минут…

      – Что-нибудь подберу… – еще раз повторил я, как всегда от похвалы чувствуя себя неуютно.

      В тот же вечер, перед тем, как с головой окунуться в писательский запой, решил покопаться в архиве черновиков и выбрать пару записей для Леши. У меня их было не так много – только то, что написал здесь. Не буду же я, переезжая, таскать с собой все эти стопки исписанных листов. Дома, в своем родном городе, я