Бабушка была сдержанной на похвалу, ласку. Сама в детстве её не знала, может, поэтому. В начальной школе за одноклассниками Алевтины Валерьевны приходили родители, хвалили, гладили по голове. Она этого почти не знала. Не помнила, чтобы её баловали, сажали на колени, брали на руки. Такого в семье не было. Редко дед руку на голову положит, потреплет. Это когда она из-за чего-нибудь расплачется.

      – Ладно, Аля, – скажет, – стоит ли из-за такой ерунды убиваться.

      Рука у деда была большая, с длинными пальцами и гладкая.

      Пожалуй, единственный раз, когда на бабушку нахлынули эмоции – смерть деда. Он лёг в больницу. Ничего не предвещало беды. Алевтина Валерьевна училась в пятом классе. В тот день договорились с бабушкой ехать к деду по отдельности. После уроков прямо с портфелем она отправилась в больницу. Бабушка приезжала чуть раньше, они разминулись в минут десять.

      Трёхэтажная с большими окнами больница стояла на возвышенности, территория вокруг неё была тщательно обихожена, росли кусты шиповника, сирени, черёмухи. От автобусной остановки она быстро прошла по асфальтовой дорожке, упирающейся в высокое крыльцо. В вестибюле остро пахло хлоркой, только что вымыли полы.

      – К нему нельзя, – сказали из окошечка.

      – Почему? – спросила она.

      – Он умер, – обыденным голосом прозвучало в ответ.

      Она отошла от окошечка, не понимая до конца – правда или нет то, что услышала только что. Как замороженная, ехала в автобусе. За окном свежей зеленью бушевал май, а у неё в ушах стояло «он умер». Когда вышла на своей остановке, закипели слёзы, пришёл испуг: как это дед умер? Не может быть! Не помня себя, побежала домой. Толкнула калитку, заскочила на крыльцо, пролетела сени с окном размером в большую книгу, дёрнула дверь – закрыта изнутри. Заколотила в неё кулачками. Бабушка откинула крючок, поймала внучку в объятия:

      – Вот мы с тобой, Алечка, и осиротели. Нет больше деда, нет нашего Егора Филипповича! Будем теперь, кровинушка ты моя дорогая, одни. Ты да я. Одни мы, Аля, остались, одни!

      Рыдала в полный голос. Над гробом так не плакала. Выплакала всё в первый вечер.

      Ни до, ни после подобных эмоций не проявляла. А в тот вечер то и дело прижимала к себе:

      – Сиротинки мы с тобой, донюшка моя, без деда, сиротинки!

      Дед умер двадцать седьмого мая. Недалеко от могилы рос большой куст черёмухи. Куста того давно нет, на его месте кого-то похоронили. А тогда куст стоял в цвету, белые гроздья сплошь усыпали ветви. Пока мужчины закапывали могилу, кто-то наломал черёмухи и положил на свежий бугорок. Никаких привозных гвоздик, роз, хризантем в их сибирском городке тогда не знали. На могилу водрузили венки из веток пихты, бумажных цветов, а в центре лежала большая охапка черёмухи.

      Лето в год