Гёса остановился, пнул труп ногой так, что он перевернулся.

      – Застрелиться веником, опять сидх, – сказал экен, заметив острые уши трупа. – Когда же мандречены начнутся?

      Шенвэль пожал плечами.

      Подземный ход привел всю компанию в одно из подсобных помещений в западном крыле замка. Покои выглядели покинутыми очень давно, раньше, чем весь остальной замок. Свиная кожа с золотым тиснением, которая пошла на обивку кресел, не могла истлеть за двенадцать лет. Тенквисс сказал, что здесь жила Королева Без Имени, которая оставила дракона сразу после бунта Танцоров Смерти. Маг настроил некродатчики, и они показали большую мертвую массу в сорока саженях к югу.

      – Это тронный зал, – сказал Тенквисс и энергично устремился вперед. За ним следовали ученики и Валет с Крюком. Шенвэль и Гёса плелись последними. Эльф вовсе не рвался к трупу дракона. Насчет Гёсы Шенвэль подозревал, что маг поручил экену следить за эльфом.

      Первые следы бушевавшей в замке битвы обнаружились на полпути к тронному залу. Покои, разгромленные так, что сложно было пробраться между обломками шикарной некогда мебели. Изуродованные трупы и части тел. Магические ловушки, поставленные наспех, сработавшие, но не снятые – в этих местах незваным гостям приходилось вести себя особенно осторожно. Сейчас авантюристы продвигались по полностью обугленной длинной анфиладе – очевидно, дракон пришел в отчаяние, раз воспользовался своим природным оружием в закрытом помещении. Но если некродатчики не врали, это не спасло Черного Кровопийцу.

      – Странные вы, сидхи, все-таки, – сказал Гёса, когда они пошли дальше по коридору. – Бились, бились, а что получили? Закон этот о раздельном существовании, чтобы теперь по старым шахтам бегать?

      Эльф смерил экена взглядом и сказал:

      – Ты считаешь, что можешь рассуждать о поступках Лайто, потому что принес ему клятву в вечной верности?

      – Нет, – сбавив тон, сказал наемник. – Лайто сказал: «Можно учиться и у врага». Я просто хочу понять. Мне редко доводится разговаривать с сидхами, знаешь ли.

      – Тебе легко быть толерантным, – сказал Шенвэль. – Экенки ведь предпочитают своих, даже вдали от родины. А мандреченки на нас кидаются и у себя дома. Эта нация растворилась бы поколения через три-четыре, если бы не закон, вынудивший нас болтаться в поисках любовных утех по старым шахтам.

      – Если ты думаешь, что Зарина, когда меня увидела, кинулась ко мне распростертыми объятиями, крича: