…В школе организовали для всех нас дополнительные уроки. Почему-то всем старшим хотелось, чтобы мы научились танцевать. Они договорились на родительском собрании и наняли нам учительницу ритмики из бывших (когда-то давным-давно) балерин. Мы сдавали каждый месяц деньги на эти уроки. Для ритмики требовалась специальная одежда: у девочек нарядные платьица, у мальчиков школьные брюки и белые рубашки. И обувь полагалась специальная: чешки. Они тогда только появились и казались верхом удобства и элегантности.

      Ритмику мы все не просто невзлюбили – возненавидели. Прежде всего – из-за учительницы. Она отличалась удивительной, жалящей злостью и умела в каждом из нас мгновенно увидеть какую-то слабую сторону, а потом унижать и эксплуатировать это детское беспомощное унижение в своих непонятных нам целях. Может быть, когда-то именно так учили их в балетной школе. В школах для одаренных детей всякое происходит… Но мы были обычными детьми – вольными жителями улиц и дворов. У нас не полагалось обзываться, оскорблять… Человек, способный на такое, во дворе делался вне закона.

      Ну, ритмичка, конечно, в любом случае к нам не относилась, однако какие-то основные правила человеческой жизни попирала настолько основательно, что народного гнева ждать пришлось недолго.

      Помимо подлых манер – она еще и учила нас каким-то несусветным танцам, стыдно даже было названия произносить: падеграс, падеспань, полонез…

      Вот «плывешь» в танце под аккомпанемент расстроенного пианино в актовом зале (подыгрывала нам на занятиях очень древняя старушка в букольках), а ритмичка учит:

      – Эй, там, горбатая, ты, ты, выпрямись!

      – Лысый, не смотри в пол! Смотри на свою даму.

      – Толстая, поворачивайся четче, выглядишь как студень на жаре…

      После каждого такого урока приходилось делать серьезные усилия над собой, чтобы жить дальше, как будто ничего не произошло.

      Пытаюсь вспомнить, как же она меня называла… Не получается. Помню – ощущение жгучей обиды, стыда… А само прозвище стерто памятью напрочь. Видимо, иначе бы совсем уж невыносимой казалась жизнь…

      За год «танцев» мы не научились ничему, кроме ненависти к ритмичке и к ее урокам. Каждый раз, собираясь на ритмику, таща за собой мешок с ненавистной формой, я чувствовала тоску. Но что поделаешь?

      Был у ритмики и еще один побочный эффект. Если в школу я шла с одним мешком для танцев, то из школы возвращалась, как правило, с двумя. Дело в том, что Ленка всегда забывала свой мешок в парте. Она, как только заканчивался последний урок, немедленно убегала из класса.

      Я была копушей, собирала свои книжки-тетрадки медленно…

      Наталья Николаевна, обнаружив, что Ленка опять оставила свою форму, вручала ее мешок мне:

      – Вы рядом живете, занеси ей.

      Иногда это счастье доставалось другой девочке, но чаще всего