– Двадцать, двадцать лет я отдал храму, а этот Камбод – носатый ублюдок – говорит: «Еще раз так сделаешь – выкинем наружу». Кого выкинуть – меня! Да пошел он, да пошли они все! Это не вы меня, это я вас бросаю! Так и сказал. Жалко, носатое рыло Камбоду не начистил напоследок.

      Коротышку звали Анатолий, и он оказался из тех немногих людей, которые жили и работали во Дворе Чудес. Чем занимался Анатолий – Владимиров так и не понял, но понял, что тот очень обижен на Двор, отчего и остался здесь митинговать.

      – Я, это, как его – некомпетентен. Это я некомпетентен! Подумаешь, записи перепутал, нога не такая получилась. Что с того! Пусть клиент будет доволен, что ему вообще ногу прирастили, а не чего другого. Вот во Дворе Горендвальда, я слышал…

      Заказал он немало, ел с аппетитом, что не мешало тараторить без умолку, даже Шейхера заткнул.

      – Что такое Высшая воля? – успел вставить Владимиров.

      – А?

      Толю он застал как раз на вдохе для очередной гневной тирады в адрес Двора и двергов. Толя, не жуя, проглотил очередную порцию тушеных бобов, рука потянулась к баранине.

      – Во Дворе сказали, я показал им крысу, наполовину животное, наполовину – механизм, мне сказали – это не они, а воля.

      – Ну… – Анатолий оставил баранину, почесал лысину жирными от мяса пальцами, отчего на ней остались блестящие полосы. – С полуночи до утра – время чудес, никто не знает, что там делается в костедробилке.

      – Костедробилке?

      – Ну, это мы ее так называли. Здоровенная комната, самая главная. В центре – машинерия, мы под нее подсовываем клиентов, и она делает все эти изменения. Только дверги ее обслуживают, да и те – из избранных, хреновы ублюдки. С нами даже не разговаривают!

      – Вернемся к Высшей воле, – напомнил инспектор.

      – Я ж говорю, ночь – время чудес, даже эти, из обслуги, уходят из комнаты. Бывает, машинерия молчит – отдыхает, а бывает, включается сама и выдает каких-нибудь уродцев. Ваши крысы, может, как раз из таких.

      – То есть непонятно кто, непонятно как и зачем включает эту вашу машинерию, и она делает измененных?

      – В смысле – непонятно кто? Я ж говорю, сама включается, в костедробилке ни души.

      – Но кто-то же ее включает.

      – Бог, – серьезно ответствовал Анатолий.

      – Какой бог? Атомный? Радий? Экс или, может, Уран?

      – Я почем знаю, бог – он и есть бог и машина его. Вот