Под крышкой, сдвинутой небрежно,

      кипя на газовой плите,

      пузатый чайник булькал нежно

      о поднебесной красоте.

      Он выводил свои рулады

      душевным тенором певца,

      и чашки слушать были рады

      его романсы без конца,

      манера свиста и кипенья

      была у чайника своя,

      но знали все: искусство пенья

      он перенял у соловья.

      Как смутные лики,

      на зеркале блики

      мерцали в шкафу платяном.

      И в зеркале этом

      зимою и летом

      весь мир представлялся вверх дном.

      Стол горбил коленки,

      гуляя по стенке,

      подсвечник висел в пустоте,

      пол выглядел прудом,

      а кресло – верблюдом,

      стоящим на гибком хвосте.

      И в зеркале этом

      щенок был одетым

      в доспехи со шлемом стальным,

      а доблестный Петя

      ловил кашу в сети —

      и всё было жутко смешным.

      Тетрадок страницы

      порхали, как птицы,

      в буфете сирень расцвела.

      Понять это трудно,

      и всё же как чу́дно

      в такие смотреть зеркала.

      Дед Мороз посеял боб,

      закопав его в сугроб,

      а метель зудела:

      «Лучше места не нашёл?

      Не с ума ли ты сошёл?»

      Но не в этом дело.

      Дело в том, что Дед Мороз

      сам в сугробе этом рос

      и шалил нехудо,

      чтобы мудрым стать потом,

      чётко знающим о том,

      где посеять чудо.

      Продолжала вьюга пляс,

      и примерно через час

      боб в снегу проснулся

      и, пробив ростком сугроб,

      как развесистый укроп,

      кверху потянулся.

      Шелестя, он рос и рос

      выше елей и берёз —

      прямо как из пушки.

      В кроне тренькал соловей,

      и пестрели меж ветвей

      детские игрушки.

      Был доволен Дед Мороз

      и, растрогавшись до слёз,

      прихвастнул в запале:

      «Никаких сомнений нет,

      Санта-Клаус, мой сосед,

      сможет так едва ли!»

      Мокнет поле, травой заросшее,

      и простуженный лес качается.

      Скоро землю скует мороз.

      Что поделаешь, все хорошее

      почему-то всегда кончается.

      Ляг у печки, мой верный пес.

      Ты заметил, с какой усталостью

      ель стекло вытирает лапою?

      Слышишь крик журавлей вдали?

      Помнишь, вслед помахал нам с жалостью

      подосиновик красной шляпою?..

      Ну пожалуйста, не скули!

      Мы с тобою прошли порядочно —

      как метелка, твой хвост болтается,

      и