И вот после нескольких месяцев знакомства, смерти мужа при невыясненных обстоятельствах, скромных похорон и приезда сюда, в Бергамо, она все еще оставалась для него терра инкогнита, другом, собеседником – но не любовницей… Нельзя сказать, что он не пытался, но все привычные уловки (Луиджи знал множество женщин и, что скрывать, мужчин) пресекались одной нежной насмешкой.

      Властный на людях, Луиджи вел себя наедине с Эльзой совершенно иначе. Он был мягок, покорен, почти подобострастен, все время спрашивал себя, насколько ей интересно то, что говорит он, и порой почти не разбирал смысла того, что отвечала она. Она встречала его откровенные взгляды безо всякого смущения, даже как будто разворачивала себя навстречу этим взглядам, подавала себя – но и только.

      Но сейчас он не думал о любви Эльзы, он думал о подозрительном типе, говорящем с немецким акцентом.

      – Я собираюсь пойти в полицию, – сказал он в спину сидевшей у трюмо Эльзы.

      – Да? – откликнулась она. – Зачем же?

      – Мне не нравится этот субъект. Не нравится, как он смотрел на нас.

      – О, дорогой.

      Опять эта усмешка. Вечная усмешка.

      – В конце концов, – он поднялся с тахты, – мы на грани войны, и я не желаю…

      – Луиджи, – она уже стояла перед ним, облаченная в шелковый китайский халат на голое тело, почти облепленная им, – ты такой важный! Шейный платок…

      Она погладила его по груди.

      Его сердце учащенно билось, он почти задыхался. Он потянулся к ее груди, Эльза нежно, но уверенно отняла его руку, повлекла ее вниз и коснулась возбужденного естества.

      – Ох, Эльза, – только и смог вымолвить он, прижимая ее руку, не давая отнять ее.

      Она посмотрела на него серьезно и пристально. Он разжал пальцы. Рука Эльзы совершила несколько движений, и Луиджи упал головой к ее плечу.